Il rit. Il rit beaucoup, il rit trop. У него какая-то странная улыбка. У его матери не было такой улыбки. Il rit toujours.
Недавно вспомнил про какой-то постмодернистский роман про барышень, состоящий из одних лишь цитат других авторов. "А чем я хуже?" - подумал я и взялся за карандаш. В результате вышел фанфик по "Бесам", состоящий из цитат интересно, откуда? из этих же "Бесов". Хотя тут я лукавлю: четыре предложения все-таки выбраны из других романов Достоевского, но это от большой нужды. Одним словом, небольшой творческий эксперимент.
Фэндом: Достоевский Ф.М., «Бесы»
Название: Ветер в ноябре
Автор: Нигилист Обсессивный
Персонажи: Николай Ставрогин/Петр Верховенский
Рейтинг: PG-13
Размер: Мини
Описание: страдания, бедняжка Верховенский - всё как обычно.
читать дальше Было семь часов вечера. Николай Всеволодович сидел один в своем кабинете, - комнате им еще прежде излюбленной, высокой, устланной коврами, уставленной несколько тяжелою, старинного фасона мебелью. Он сидел в углу на диване, одетый как бы для выхода, но, казалось, никуда не собирался, на столе пред ним стояла лампа с абажуром. Взгляд его был задумчив и сосредоточен, не совсем спокоен; лицо усталое и несколько похудевшее.
Скоро он забылся совсем. Проспал он долго, более часу, и все в таком же оцепенении: ни один мускул лица его не двинулся, ни малейшего движения во всем теле не выказалось; брови были все так же сурово сдвинуты. Но он вдруг открыл глаза и, по-прежнему не шевелясь, просидел еще минут десять, как бы упорно и любопытно всматриваясь в какой-то поразивший его предмет в углу комнаты, хотя там ничего не было ни нового, ни особенного. В это мгновение кто-то три раза стукнул в дверь.
- Это ты, Алексей Егорыч? -- спросил Ставрогин.
- Нет, это всего только я, - Петр Степанович тотчас же вбежал в кабинет.
- Вам нельзя быть здесь, - как можно небрежнее выпустил Николай Всеволодович. Петр Степанович быстро посмотрел на него.
- Вы меня измучили, - проговорил он, потупясь, тихим полушепотом, - зачем вы не приходили?
- Вы так уверены были, что я приду?
- Да, постойте, я бредил... может, и теперь брежу... Я вас слишком давно ждал, я беспрерывно думал о вас. Вы единый человек, который бы мог... Я слишком долго вас ждал!
Исступление его доходило до бреду; Николай Всеволодович нахмурился и как бы стал осторожнее.
- Я вас не мог принять нынче ночью, несмотря на вашу записку. Я хотел вам сам написать, но я писать не умею, -- прибавил он с досадой, даже как будто с гадливостью.
Петр Степанович искоса рассматривал его со своего места.
- Я с самыми открытыми объяснениями, в которых нуждаюсь главное я, а не вы, -- это для вашего самолюбия, - но в то же время это и правда. Я пришел, чтобы быть с этих пор всегда откровенным. Я, например, ужасно самолюбив. Я мнителен и обидчив, как горбун или карлик, но, право, бывали со мною такие минуты, что если б случилось, что мне бы дали пощечину, то, может быть, я был бы даже и этому рад. Говорю серьезно: наверно, я бы сумел отыскать и тут своего рода наслаждение, разумеется, наслаждение отчаяния, но в отчаянии-то и бывают самые жгучие наслаждения, особенно когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своего положения. А тут при пощечине-то - да тут так и придавит сознание о том, в какую мазь тебя растерли. Видите, видите, как я стал теперь откровенен! Ну-с, угодно вам выслушать?
В горячке речи он приблизился к Ставрогину вплоть и стал было хватать его за лацкан сюртука (ей богу может быть нарочно). Ставрогин сильным движением ударил его по руке.
- Я ничего не умею, но не отгоняйте меня от себя! - сжал он его в объятиях, и слезы покатились из глаз его.
- Да что с вами? -- вскричал Ставрогин. - Вы ко мне пристаете почти что с заграницы. То, чем вы это объясняли мне до сих пор, один только бред.
- А знаете, вы ужасно сегодня вскидчивы; я к вам прибежал с открытою и веселою душой, а вы каждое мое словцо в лыко ставите; уверяю же вас, что сегодня ни о чем щекотливом не заговорю, слово даю, и на все ваши условия заранее согласен! - залепетал Петр Степанович. - Теперь во всем ваша полная воля, то есть хотите сказать да, а хотите, скажете нет. Вы не сердитесь, что я так?
- Нет, не сержусь.
Петр Степанович улыбнулся искривленною улыбкой:
- Вам любопытно, почему я так откровенен? Да именно потому, что все теперь переменилось, кончено, прошло и песком заросло. Я вдруг переменил об вас свои мысли.Я только про то, что я серьезно к вашим услугам, всегда и везде и во всяком случае, то-есть во всяком, понимаете это?
Он действительно проговорил серьезно, совсем другим тоном и в каком-то особенном волнении, так что Николай Всеволодович поглядел на него с любопытством.
- Вы говорите, что обо мне мысли переменили? -- спросил он.
- Я переменил об вас мысли в ту минуту, как вы после Шатова взяли руки назад, и довольно, довольно, пожалуйста без вопросов, больше ничего теперь не скажу.
- - Ступайте вон от меня, я не хочу сидеть вместе с вами.
- Что вы со мной делаете? -- пролепетал он, схватив Ставрогина за руку и изо всей силы стиснув ее в своей. Тот молча вырвал руку.
- Это... это... чорт... Я не виноват ведь, что в вас верю? Чем же я виноват, что почитаю вас за благороднейшего человека, и главное толкового... способного, то есть, понять... чорт...
Бедняжка, очевидно, не умел с собой справиться.
- О, если только это! - крикнул он, хватая его за локоть. - Вы именно таков, какого надо. Мне, мне именно такого надо как вы.
Николай Всеволодович вдруг стряс с себя его руку и быстро к нему оборотился, грозно нахмурившись. Петр Степанович поглядел на него, улыбаясь странною, длинною улыбкой. Все продолжалось одно мгновение.
- Чорт вас возьми! Вы мне в самом деле даете идею!
- Какую? -- вскочил Петр Степанович.
- Хотите ко мне? -- предложил Николай Всеволодович.
- То есть, я ведь ничего определенного, - вскинулся вдруг Петр Степанович, как бы защищаясь от ужасного нападения. Он видимо был поражен.
- Что ж, может быть и так, - засмеялся Ставрогин, но глаза его сверкали.
- Не пугайте меня! - завопил он и, быстро вскочив с места, откачнулся назад, так что стукнулся спиной об стену и как будто прилип к стене, весь вытянувшись в нитку. Так прошло секунд пять; выражение дерзкого недоумения сменилось в лице Николая Всеволодовича гневом, он нахмурил брови и вдруг... Раздался испуганный вскрик и звук пощечины. В тот же миг послышался другой ужасный удар, затем третий, четвертый, все по щеке. Петр Степанович ошалел, выпучил глаза, что-то пробормотал и вдруг грохнулся со всего росту на пол.
Ни один мускул не двинулся в лице Ставрогина. Петр Степанович хрипел в беспамятстве. Тот как-то преловко схватил его за руки, повернул, подвернул под себя и начал, как говорится, "душить" жертвочку.
Петр Степанович вздрогнул; оба глядели друг на друга. Одно мгновение тот думал было бороться, но почти тотчас же догадавшись, что он пред своим противником, напавшим к тому же нечаянно, -- нечто в роде соломинки, затих и примолк, даже нисколько не сопротивляясь. Петр Степанович, конечно, знал, что рискует, пускаясь в такие выверты, но уж когда он сам бывал возбужден, то лучше желал рисковать хоть на все, чем оставлять себя в неизвестности. Какая-нибудь идея о своей собственной безопасности менее всего могла придти теперь в его голову, занятую совсем другим. Вдруг горячий, долгий поцелуй загорелся на воспаленных губах его, как будто ножом его ударили в сердце. Петр Степанович в первое мгновение даже осекся:
- Помилуйте, я... да я что же... я всегда...
- Довольно, - оборвал Ставрогин. - Знаете, я вас очень люблю.
- Я не знаю, я... теперь... - несколько уже нетерпеливо шевелился Петр Степанович.
- Ничего, -- усмехнулся наконец Николай Всеволодович.
Затем произошло нечто до того безобразное и быстрое, что Петр Степанович никак не мог потом уладить свои воспоминания в каком-нибудь порядке.
Он дрожал как лист, боялся думать, но ум его цеплялся мыслию за все представлявшееся, как бывает во сне. Как будто что-то шаталось в его голове и само собою без воли его выливалось из души. Изредка вздрагивал он всем телом мучительною, лихорадочною дрожью. Наконец стало как бы мешаться в его глазах; голова слегка начала кружиться; жар поочередно с морозом пробегал по спине.
- Довольно, довольно, - все повторял Петр Степанович, - я не могу терпеть более, не могу, не могу!
Он был в исступлении, в отчаянии, в поту. Сердце его стукало, и дыхание спиралось в груди. Все мысли его кружились теперь около одного какого-то главного пункта, -- и он сам чувствовал, что это действительно такой главный пункт и есть и что теперь, именно теперь, он остался один на один с этим главным пунктом, -- и что это даже в первый раз после этих двух месяцев. Он слабо вскрикнул и лишился чувств...
Дело было кончено. Петр Степанович пошевелился, приподнял голову, сел и бессмысленно смотрел пред собою.
- Вы, кажется... страдаете? - спросил Ставрогин после минутного молчания и с некоторою осторожностию.
Петр Степанович молчал и держал себя как-то не по-обычному серьезно.
- Я по глазам вашим вижу, что вы всего от меня ожидали, только не этого, -- чуть-чуть усмехнулся Николай Всеволодович.
Петр Степанович забеспокоился.
- Знаете, -- заторопился он вдруг чрезмерно, каким-то вздрагивающим и пресекающимся голосом, -- знаете, Николай Всеволодович, мы оставим насчет личностей, не так ли, раз навсегда? Вы, разумеется, можете меня презирать сколько угодно, если вам так смешно, но все-таки бы лучше без личностей несколько времени, так ли? Вы... вы знаете... Ах, бросим лучше обо мне совсем, совсем! Ставрогин, для чего я осужден в вас верить вовеки веков?
Николай Всеволодович пристально и холодно посмотрел на него:
- Только записок больше ко мне не пишите, прошу вас.
Настроение духа Петра Степановича было ужасное. Он уходил тихо, как-то особенно неуклюже приподняв сзади плечи, понурив голову и как бы рассуждая о чем-то сам с собой. Кажется, он что-то шептал. До двери дошел осторожно, ни за что не зацепив и ничего не опрокинув, дверь же приотворил на маленькую щелочку, так что пролез в отверстие почти боком. Он воротился домой часу уже в одиннадцатом ночи, в ужасном состоянии и виде; ломая руки, бросился ничком на кровать и все повторял, сотрясаясь от конвульсивных рыданий: "Это не то, не то; это совсем не то!"
***
Ветер шумел и качал вершинами полуобнаженных деревьев, узенькие песочные дорожки были топки и скользки. Ставрогин замолк и вдруг впал опять в давешнюю задумчивость. Это происходило точно припадками, уже в третий раз. Минуты две он простоял у стола в том же положении, по-видимому, очень задумавшись; но вскоре вялая, холодная улыбка выдавилась на его губах. Он медленно уселся на диван, на свое прежнее место в углу, и закрыл глаза, как бы от усталости.
Фэндом: Достоевский Ф.М., «Бесы»
Название: Ветер в ноябре
Автор: Нигилист Обсессивный
Персонажи: Николай Ставрогин/Петр Верховенский
Рейтинг: PG-13
Размер: Мини
Описание: страдания, бедняжка Верховенский - всё как обычно.
читать дальше Было семь часов вечера. Николай Всеволодович сидел один в своем кабинете, - комнате им еще прежде излюбленной, высокой, устланной коврами, уставленной несколько тяжелою, старинного фасона мебелью. Он сидел в углу на диване, одетый как бы для выхода, но, казалось, никуда не собирался, на столе пред ним стояла лампа с абажуром. Взгляд его был задумчив и сосредоточен, не совсем спокоен; лицо усталое и несколько похудевшее.
Скоро он забылся совсем. Проспал он долго, более часу, и все в таком же оцепенении: ни один мускул лица его не двинулся, ни малейшего движения во всем теле не выказалось; брови были все так же сурово сдвинуты. Но он вдруг открыл глаза и, по-прежнему не шевелясь, просидел еще минут десять, как бы упорно и любопытно всматриваясь в какой-то поразивший его предмет в углу комнаты, хотя там ничего не было ни нового, ни особенного. В это мгновение кто-то три раза стукнул в дверь.
- Это ты, Алексей Егорыч? -- спросил Ставрогин.
- Нет, это всего только я, - Петр Степанович тотчас же вбежал в кабинет.
- Вам нельзя быть здесь, - как можно небрежнее выпустил Николай Всеволодович. Петр Степанович быстро посмотрел на него.
- Вы меня измучили, - проговорил он, потупясь, тихим полушепотом, - зачем вы не приходили?
- Вы так уверены были, что я приду?
- Да, постойте, я бредил... может, и теперь брежу... Я вас слишком давно ждал, я беспрерывно думал о вас. Вы единый человек, который бы мог... Я слишком долго вас ждал!
Исступление его доходило до бреду; Николай Всеволодович нахмурился и как бы стал осторожнее.
- Я вас не мог принять нынче ночью, несмотря на вашу записку. Я хотел вам сам написать, но я писать не умею, -- прибавил он с досадой, даже как будто с гадливостью.
Петр Степанович искоса рассматривал его со своего места.
- Я с самыми открытыми объяснениями, в которых нуждаюсь главное я, а не вы, -- это для вашего самолюбия, - но в то же время это и правда. Я пришел, чтобы быть с этих пор всегда откровенным. Я, например, ужасно самолюбив. Я мнителен и обидчив, как горбун или карлик, но, право, бывали со мною такие минуты, что если б случилось, что мне бы дали пощечину, то, может быть, я был бы даже и этому рад. Говорю серьезно: наверно, я бы сумел отыскать и тут своего рода наслаждение, разумеется, наслаждение отчаяния, но в отчаянии-то и бывают самые жгучие наслаждения, особенно когда уж очень сильно сознаешь безвыходность своего положения. А тут при пощечине-то - да тут так и придавит сознание о том, в какую мазь тебя растерли. Видите, видите, как я стал теперь откровенен! Ну-с, угодно вам выслушать?
В горячке речи он приблизился к Ставрогину вплоть и стал было хватать его за лацкан сюртука (ей богу может быть нарочно). Ставрогин сильным движением ударил его по руке.
- Я ничего не умею, но не отгоняйте меня от себя! - сжал он его в объятиях, и слезы покатились из глаз его.
- Да что с вами? -- вскричал Ставрогин. - Вы ко мне пристаете почти что с заграницы. То, чем вы это объясняли мне до сих пор, один только бред.
- А знаете, вы ужасно сегодня вскидчивы; я к вам прибежал с открытою и веселою душой, а вы каждое мое словцо в лыко ставите; уверяю же вас, что сегодня ни о чем щекотливом не заговорю, слово даю, и на все ваши условия заранее согласен! - залепетал Петр Степанович. - Теперь во всем ваша полная воля, то есть хотите сказать да, а хотите, скажете нет. Вы не сердитесь, что я так?
- Нет, не сержусь.
Петр Степанович улыбнулся искривленною улыбкой:
- Вам любопытно, почему я так откровенен? Да именно потому, что все теперь переменилось, кончено, прошло и песком заросло. Я вдруг переменил об вас свои мысли.Я только про то, что я серьезно к вашим услугам, всегда и везде и во всяком случае, то-есть во всяком, понимаете это?
Он действительно проговорил серьезно, совсем другим тоном и в каком-то особенном волнении, так что Николай Всеволодович поглядел на него с любопытством.
- Вы говорите, что обо мне мысли переменили? -- спросил он.
- Я переменил об вас мысли в ту минуту, как вы после Шатова взяли руки назад, и довольно, довольно, пожалуйста без вопросов, больше ничего теперь не скажу.
- - Ступайте вон от меня, я не хочу сидеть вместе с вами.
- Что вы со мной делаете? -- пролепетал он, схватив Ставрогина за руку и изо всей силы стиснув ее в своей. Тот молча вырвал руку.
- Это... это... чорт... Я не виноват ведь, что в вас верю? Чем же я виноват, что почитаю вас за благороднейшего человека, и главное толкового... способного, то есть, понять... чорт...
Бедняжка, очевидно, не умел с собой справиться.
- О, если только это! - крикнул он, хватая его за локоть. - Вы именно таков, какого надо. Мне, мне именно такого надо как вы.
Николай Всеволодович вдруг стряс с себя его руку и быстро к нему оборотился, грозно нахмурившись. Петр Степанович поглядел на него, улыбаясь странною, длинною улыбкой. Все продолжалось одно мгновение.
- Чорт вас возьми! Вы мне в самом деле даете идею!
- Какую? -- вскочил Петр Степанович.
- Хотите ко мне? -- предложил Николай Всеволодович.
- То есть, я ведь ничего определенного, - вскинулся вдруг Петр Степанович, как бы защищаясь от ужасного нападения. Он видимо был поражен.
- Что ж, может быть и так, - засмеялся Ставрогин, но глаза его сверкали.
- Не пугайте меня! - завопил он и, быстро вскочив с места, откачнулся назад, так что стукнулся спиной об стену и как будто прилип к стене, весь вытянувшись в нитку. Так прошло секунд пять; выражение дерзкого недоумения сменилось в лице Николая Всеволодовича гневом, он нахмурил брови и вдруг... Раздался испуганный вскрик и звук пощечины. В тот же миг послышался другой ужасный удар, затем третий, четвертый, все по щеке. Петр Степанович ошалел, выпучил глаза, что-то пробормотал и вдруг грохнулся со всего росту на пол.
Ни один мускул не двинулся в лице Ставрогина. Петр Степанович хрипел в беспамятстве. Тот как-то преловко схватил его за руки, повернул, подвернул под себя и начал, как говорится, "душить" жертвочку.
Петр Степанович вздрогнул; оба глядели друг на друга. Одно мгновение тот думал было бороться, но почти тотчас же догадавшись, что он пред своим противником, напавшим к тому же нечаянно, -- нечто в роде соломинки, затих и примолк, даже нисколько не сопротивляясь. Петр Степанович, конечно, знал, что рискует, пускаясь в такие выверты, но уж когда он сам бывал возбужден, то лучше желал рисковать хоть на все, чем оставлять себя в неизвестности. Какая-нибудь идея о своей собственной безопасности менее всего могла придти теперь в его голову, занятую совсем другим. Вдруг горячий, долгий поцелуй загорелся на воспаленных губах его, как будто ножом его ударили в сердце. Петр Степанович в первое мгновение даже осекся:
- Помилуйте, я... да я что же... я всегда...
- Довольно, - оборвал Ставрогин. - Знаете, я вас очень люблю.
- Я не знаю, я... теперь... - несколько уже нетерпеливо шевелился Петр Степанович.
- Ничего, -- усмехнулся наконец Николай Всеволодович.
Затем произошло нечто до того безобразное и быстрое, что Петр Степанович никак не мог потом уладить свои воспоминания в каком-нибудь порядке.
Он дрожал как лист, боялся думать, но ум его цеплялся мыслию за все представлявшееся, как бывает во сне. Как будто что-то шаталось в его голове и само собою без воли его выливалось из души. Изредка вздрагивал он всем телом мучительною, лихорадочною дрожью. Наконец стало как бы мешаться в его глазах; голова слегка начала кружиться; жар поочередно с морозом пробегал по спине.
- Довольно, довольно, - все повторял Петр Степанович, - я не могу терпеть более, не могу, не могу!
Он был в исступлении, в отчаянии, в поту. Сердце его стукало, и дыхание спиралось в груди. Все мысли его кружились теперь около одного какого-то главного пункта, -- и он сам чувствовал, что это действительно такой главный пункт и есть и что теперь, именно теперь, он остался один на один с этим главным пунктом, -- и что это даже в первый раз после этих двух месяцев. Он слабо вскрикнул и лишился чувств...
Дело было кончено. Петр Степанович пошевелился, приподнял голову, сел и бессмысленно смотрел пред собою.
- Вы, кажется... страдаете? - спросил Ставрогин после минутного молчания и с некоторою осторожностию.
Петр Степанович молчал и держал себя как-то не по-обычному серьезно.
- Я по глазам вашим вижу, что вы всего от меня ожидали, только не этого, -- чуть-чуть усмехнулся Николай Всеволодович.
Петр Степанович забеспокоился.
- Знаете, -- заторопился он вдруг чрезмерно, каким-то вздрагивающим и пресекающимся голосом, -- знаете, Николай Всеволодович, мы оставим насчет личностей, не так ли, раз навсегда? Вы, разумеется, можете меня презирать сколько угодно, если вам так смешно, но все-таки бы лучше без личностей несколько времени, так ли? Вы... вы знаете... Ах, бросим лучше обо мне совсем, совсем! Ставрогин, для чего я осужден в вас верить вовеки веков?
Николай Всеволодович пристально и холодно посмотрел на него:
- Только записок больше ко мне не пишите, прошу вас.
Настроение духа Петра Степановича было ужасное. Он уходил тихо, как-то особенно неуклюже приподняв сзади плечи, понурив голову и как бы рассуждая о чем-то сам с собой. Кажется, он что-то шептал. До двери дошел осторожно, ни за что не зацепив и ничего не опрокинув, дверь же приотворил на маленькую щелочку, так что пролез в отверстие почти боком. Он воротился домой часу уже в одиннадцатом ночи, в ужасном состоянии и виде; ломая руки, бросился ничком на кровать и все повторял, сотрясаясь от конвульсивных рыданий: "Это не то, не то; это совсем не то!"
***
Ветер шумел и качал вершинами полуобнаженных деревьев, узенькие песочные дорожки были топки и скользки. Ставрогин замолк и вдруг впал опять в давешнюю задумчивость. Это происходило точно припадками, уже в третий раз. Минуты две он простоял у стола в том же положении, по-видимому, очень задумавшись; но вскоре вялая, холодная улыбка выдавилась на его губах. Он медленно уселся на диван, на свое прежнее место в углу, и закрыл глаза, как бы от усталости.
@темы: Достоевский Ф. М.: "Бесы", фанфикшн
-
-
08.08.2014 в 10:29Бедный Петруша, впрочем, - что-то с каждым читанным мной фичком участь его делается все более и более незавидной.
-
-
08.08.2014 в 17:05Да что-то как-то не удается мне написать его другим. Недавно пыталась писать про коварного Петрушу, но увы. На половине текста дело начало принимать привычный оборот, поэтому текст пришлось отложить на недельку. Не знаю, чем мне "жертвочки" нравятся, однако что-то в этом есть такое.
-
-
09.08.2014 в 00:20-
-
09.08.2014 в 00:25-
-
05.03.2015 в 01:48-
-
05.03.2015 в 01:49-
-
05.03.2015 в 19:45Хорошо очень, что вам жаль - так и должно быть!
А зачем непременно про коварного? Может, лучше сделать Ставрогина более снисходительным?
Хм, это вариант. Вполне ведь может получиться.
-
-
06.03.2015 в 17:52-
-
23.07.2015 в 20:06Автор, вы знаете, что вы чудесный?
Вчера закачала все ваши фики по Бесам в ридер и читала полвечера.
Вот оно, счастье. Что может быть лучше, чем Ставрогин и Верховенский? Только фик про Ставрогина и Верховенского в исполнении Нигилиста.
-
-
23.07.2015 в 21:40-
-
24.07.2015 в 10:53не сомневаюсь, что придутся
в сторону: какй у вас Пьер на аватарках
Правда эту экранизацию я не видела, после той экранизации со Стычкиным (?) или как там его разочаровалась, поэтому стараюсь не портить впечатление.
Мой фаворит пока Жан-Филипп Экоффе, поэтому когда читаю, то непроизвольно вижу его.
-
-
24.07.2015 в 13:41В этом сообществе не все тексты, много есть на фикбуке. Я там под этим же юзернеймом.
-
-
24.07.2015 в 13:42В этом сообществе не все тексты, много есть на фикбуке. Я там под этим же юзернеймом.
-
-
24.07.2015 в 14:44-
-
28.07.2015 в 22:04А вот Ставрогин показался слишком "живым", что ли. У него там даже интересы какие-то есть (бабочки и проч.). А в книге он вообще кажется чуть ли не трупом ходячим, ничего его не интересует, все опротивело. И внешне что-то не «достоевское». Но мне вообще Ставрогины не нравятся ни в одном фильме, кроме Вайды. Но у Вайды мне сам фильм не нравится. Вот если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича… если бы Уилсона с той внешностью и в том жутком образе да в нормальный фильм с нормальным сценарием, а не куцым и перевранным, как там у Вайды.
И еще. Прочитала ваши фики. У вас Пьер такой немножко мазохист)) Не помню, чтоб у меня такое впечатление осталось о нем после романа. Но тут ваше прочтение образа и т.д. Да и читала я роман 10 лет назад (пора перечитывать). Но вдруг такая ассоциация проскочила. Пьер же как бы двойник Ставрогина, как будто в него вытеснено все неприглядное в Ставрогине. У них там даже манера описания внешности похожа. А ведь в Ставрогине что-то мазохистское есть (как он там в исповеди мечтает, чтоб все его ненавидели и плевали на него, если я не путаю). Вот Ставрогин Пьера и отталкивает так неистово, потому что себя в нем узнает (?). Эдакий герой Ставрогин и трикстер Верховенский. О чем это я… А, о том, что ваш Петруша-мазохист тоже, наверное, правдоподобен в некоторой степени.
И последнее. Насколько я поняла, вы изучали этот роман профессионально? Хотелось бы узнать ваше личное мнение об эссе Парамонова «Девочки и мальчики Достоевского». Знаю, что многие филологи почему-то плюются от него, дескать, это фи, несерьезно, да как автор смеет и прочее. Но мне в свое время показалось, что автор там копнул глубоко и во многом прав. Тоже читала очень давно, поэтому надо освежить в памяти, мутно помню только основные тезисы.
Извините за сумбур.