тирания и лимонные дольки
Название: Встречные поезда
Автор: Alchemie
Пейринг: Виктор Комаровский / Лара Гишар
Фандом: Пастернак Б. Л.: "Доктор Живаго"
Размер: мини
Тип: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, драма, ангст, занавесочная история
Саммари: 1912 год. После свадьбы Ларисы и Паши Комаровский уезжает заграницу, в Париж, но его поезд ненадолго задерживается.
Дискламер: все права — у Бориса Леонидовича.
Состояние: закончен
читать дальше1912 г.
Виктор резко просыпается и несколько мгновений сидит в постели, сонно моргая, пытаясь понять, что произошло. Наконец ему удается сфокусировать взгляд на упавшем на пол одеяле; поверх него лежат и попадавшие с прикроватной тумбочки книги. Страницы в них загнулись, и Виктор, поднимаясь и надевая халат, с неудовлетворением (с детства он был приучен бережно относиться к книгам) отмечает, что теперь останутся заломы. Спросонья он все делает очень медленно и, приобретя более-менее приличный вид, останавливается посреди комнаты. Голова немного кружится из-за слишком резкого подъема; ощущение привычное, но от этого не менее неприятное.
Постояв, переведя дыхание (в конце концов, возраст дает о себе знать), Виктор выглядывает из купе.
- Что случилось? – недовольно кричит он проводнику в конце коридора. – Из-за чего остановились?
- Не волнуйтесь, месье, скоро тронемся с места, - растягивая слова, усмехается тот. – Пропускаем встречный поезд.
Он совсем еще мальчик – лет двадцать пять, не больше. Кудрявые темно-русые волосы взъерошены, будто это он только несколько минут назад встал с постели; загорелый, с резко выступающим вперед кадыком, в одной руке сжимает сигарету, широко и самодовольно улыбается, обнажая идеально ровные белоснежные зубы.
«Такие люди, - думает Виктор, пристально вглядываясь в его светло-серые наглые глаза, - неизменно мнят себя чем-то большим, нежели являются на самом деле. И еще бы ничего, если бы они при этом действительно старались достичь чего-то в жизни, вырваться из осточертевшего им круга; еще бы ничего, если бы… но нет! Они не соизволят опуститься даже до того, чтобы попытаться – хотя бы раз!.. Разумеется, ведь они – такие таланты, такие гении; удача, слава, богатство – все это должно само прийти к ним в руки. А усилия для достижения собственных целей приходится прикладывать тем, кто ничего не стоит и только тешит себя на протяжение всей жизни надеждой, будто и для него в этом мире найдется место…».
- Безобразие какое… - бормочет себе под нос Виктор, возвращаясь обратно в купе. Не первый год он ездит этим маршрутом во Францию, и никогда – никогда! – с ним не случалось ничего подобного.
Настольные часы (тоже упавшие на пол вслед за книгами, но умудрившиеся не разбиться) показывают восемь утра; к тому времени, как Виктор приводит себя в порядок, минутная стрелка передвигается с цифры «12» к цифре «6». Он не задерживается надолго у висящего рядом с кроватью небольшого зеркала и, окончательно стряхнув с себя остатки дремоты, отправляется в вагон-ресторан.
Обыкновенно в это время здесь практически никого не бывает, но теперь большая часть пассажиров, потревоженные внезапной остановкой поезда, в ожидании отправки коротает время за чашечкой чая и бисквитами. Виктор сразу замечает, что его обычный столик у окна занят. Неприятно, но не более того; он садится в угол – как можно дальше от двух наиболее шумных компаний, около девяносто процентов которых составляет, разумеется, молодежь. Напыщенная, высокомерная, с такими же самодовольными ухмылками, как у того проводника… один из юношей, сидящий вполоборота к Виктору, темноволосый и слишком громко разговаривающий, внезапно напоминает Виктору Родиона. Да, определенно есть какое-то сходство… Этот юноша, проводник, Родя, тот студентик-врач, приехавший к Амалии после ее попытки самоубийства, мальчишка Антипов – все они… одинаковые. И Лара… все.
Возможно, именно поэтому он уехал из Москвы. Практически сразу же после свадьбы Паши и Ларисы. Оставаться еще хотя бы несколько дней в городе, в котором когда-то была она, в котором когда-то он был с ней счастлив; в котором ему знаком каждый бульвар – после того, как он гулял там с ней – с ней!! – теми редкими летними вечерами, когда Амалия Карловна не обращала внимания на отсутствие дочери, а у последней не находилось стоящих отговорок; и каждый переулок – под фонарем, где он прижимался своими жадными до поцелуев губами к ее губам, – холодным, сухим, безразличным, точно целуешь мертвеца, – прикрывал глаза, позволяя себе в кои-то веки забыться, держать ее, сжимать ее в объятиях до боли, прижимать ее к себе – «Тише, Виктор Ипполитович, тише…».
Все, все, что он так ценил, чем он так дорожил в тех мгновениях – хрупкая иллюзия близости – тотчас разбивалось об эти тихие, спокойные слова.
Виктор переводит взгляд на женщину, занявшую его столик у окна. Скорее всего, ей около тридцати-сорока; на правой руке блестит золотой ободок кольца – замужем; сидит одна, да не поднимая больших карих глаз от чашки с кофе, поджимает тонкие губы, высокий лоб изборожден морщинами, а пряди темных волос, нечаянно выбившиеся из прически, у висков покрыты сединой – скорее всего, несчастлива в браке.
«Вот так всегда и случается, - думает с горькой усмешкой Виктор. – Выходят по молодости замуж, думают, любовь до гроба, взаимопомощь, взаимовыручка и еще множество всяких «взаимо-»… думают, дети, дружная семья, а чувства – как в дни еще самых первых встреч… читают книги, мнят себя интеллигентами, а главную-то мысль из Тургенева не усваивают: не бывает такой любви. Не бы-ва-ет! Не зря у него влюбленные никогда не счастливы – либо расстаются в силу внешних обстоятельств, либо умирают, либо еще что – но не счастливы. Потому что не существует такой любви, которая позволяла бы им быть счастливыми. Тургенев-то понимал, наверняка понимал… ну любила Наталья своего Рудина, так ведь разочаровалась в нем и вышла замуж не по любви, а по воли матери! Ну любила Лиза Лаврецкого, но что могло путного выйти из их любви? Ни-че-го! Он ей в отцы годился… ну любила Елена Инсарова, ну вышла за него замуж – так он все равно в конце умер. Тургенев любит своих героев; разлучить их таким образом гораздо гуманнее, чем, если бы через лет пять совместной жизни Он начал ходить на сторону, а Она стала бы закатывать истерики, как и всякая другая женщина, чей вечный удел – детей рожать да хозяйство содержать в чистоте. Да что там лет через пять!.. Уже через неделю Он бы понял, что Она, предположим, загибает уголки в книжках, когда читает; а Она бы заметила, что Он напевает себе под нос столь ненавистного Ей Вагнера, когда задумается… такие мелочи, раздражающие других донельзя, всегда находятся у каждого человека, и никакая Великая Любовь ничего здесь не может поделать. Лара никогда – ни-ког-да! – не будет счастлива с Антиповым. То же мне, выдумала!.. Девчонка, упрямая девчонка, вот она кто! Он любит ее слишком по-собачьи – слишком преданно, слишком подобострастно, вытаращив на нее свои глазенки, как на божество какое, не способный и шага самостоятельно сделать без нее, аж смотреть противно – настолько он жалко выглядит… Разве такая любовь может вознести человека до небес, разве такой любви ей будет достаточно, разве он сможет обеспечить ее счастье?...»
Словно почувствовав на себе взгляд Комаровского, женщина поднимает голову, сталкивается с ним глазами и улыбается – улыбкой уставшей, слабой, жалкой женщины. Виктор слегка растягивает губы в ответной улыбке. Как же… жалко. И мерзко.
«Как может женщина пасть настолько низко, чтобы сдаться перед собственным несчастьем?! Ведь, в конце концов, она добровольно идет на это, она должна понимать, на что идет, а, следовательно, должна и нести ответственность! Это ее выбор. Люди – они встречаются, остаются ненадолго, делают вид, что ты им небезразличен, держат за руку и шепчут на ухо ободряющие, ласкающие слова, но приходит время, и они уходят из твоей жизни, оставляя после себя только воспоминания, и, возможно, вы больше никогда не увидитесь, никогда не спишитесь, никогда не услышите голосов друг друга, никогда больше не столкнетесь – они просто уйдут. А за последствия выбора приходится отвечать самому…»
Поезд трогается с места – так же внезапно, как и до этого остановился. Так напоминающий Родиона юноша едва не падает со стула, что вызывает приступ очередного хохота в шумной компании. Виктор переводит взгляд на пейзаж за окном и спустя некоторое время видит удаляющийся силуэт другого поезда – вероятно, того самого встречного поезда, который было необходимо пропустить, по словам проводника.
«…Люди – как встречные поезда. Так же внезапно появляются, мешают нам все наши карты, сводят с ума, одним своим присутствием мешая продвигаться дальше, калечат наши жизни и наносят раны на сердце, которым, возможно, никогда не суждено будет зажить, а потом просто берут и исчезают. А мы остаемся – с нашим сумасшествием и нашими ранами, одинокие, растерянные, не понимающие, как же так, как теперь жить, как существовать дальше – без них?.. В принципе, выбора – как такового – и нет. Решать здесь нечего. Все уже решено за нас, уже решено Ими, а нам остается только следовать по своим рельсам. По прямой. И вперед.»
Автор: Alchemie
Пейринг: Виктор Комаровский / Лара Гишар
Фандом: Пастернак Б. Л.: "Доктор Живаго"
Размер: мини
Тип: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, драма, ангст, занавесочная история
Саммари: 1912 год. После свадьбы Ларисы и Паши Комаровский уезжает заграницу, в Париж, но его поезд ненадолго задерживается.
Дискламер: все права — у Бориса Леонидовича.
Состояние: закончен
читать дальше1912 г.
Виктор резко просыпается и несколько мгновений сидит в постели, сонно моргая, пытаясь понять, что произошло. Наконец ему удается сфокусировать взгляд на упавшем на пол одеяле; поверх него лежат и попадавшие с прикроватной тумбочки книги. Страницы в них загнулись, и Виктор, поднимаясь и надевая халат, с неудовлетворением (с детства он был приучен бережно относиться к книгам) отмечает, что теперь останутся заломы. Спросонья он все делает очень медленно и, приобретя более-менее приличный вид, останавливается посреди комнаты. Голова немного кружится из-за слишком резкого подъема; ощущение привычное, но от этого не менее неприятное.
Постояв, переведя дыхание (в конце концов, возраст дает о себе знать), Виктор выглядывает из купе.
- Что случилось? – недовольно кричит он проводнику в конце коридора. – Из-за чего остановились?
- Не волнуйтесь, месье, скоро тронемся с места, - растягивая слова, усмехается тот. – Пропускаем встречный поезд.
Он совсем еще мальчик – лет двадцать пять, не больше. Кудрявые темно-русые волосы взъерошены, будто это он только несколько минут назад встал с постели; загорелый, с резко выступающим вперед кадыком, в одной руке сжимает сигарету, широко и самодовольно улыбается, обнажая идеально ровные белоснежные зубы.
«Такие люди, - думает Виктор, пристально вглядываясь в его светло-серые наглые глаза, - неизменно мнят себя чем-то большим, нежели являются на самом деле. И еще бы ничего, если бы они при этом действительно старались достичь чего-то в жизни, вырваться из осточертевшего им круга; еще бы ничего, если бы… но нет! Они не соизволят опуститься даже до того, чтобы попытаться – хотя бы раз!.. Разумеется, ведь они – такие таланты, такие гении; удача, слава, богатство – все это должно само прийти к ним в руки. А усилия для достижения собственных целей приходится прикладывать тем, кто ничего не стоит и только тешит себя на протяжение всей жизни надеждой, будто и для него в этом мире найдется место…».
- Безобразие какое… - бормочет себе под нос Виктор, возвращаясь обратно в купе. Не первый год он ездит этим маршрутом во Францию, и никогда – никогда! – с ним не случалось ничего подобного.
Настольные часы (тоже упавшие на пол вслед за книгами, но умудрившиеся не разбиться) показывают восемь утра; к тому времени, как Виктор приводит себя в порядок, минутная стрелка передвигается с цифры «12» к цифре «6». Он не задерживается надолго у висящего рядом с кроватью небольшого зеркала и, окончательно стряхнув с себя остатки дремоты, отправляется в вагон-ресторан.
Обыкновенно в это время здесь практически никого не бывает, но теперь большая часть пассажиров, потревоженные внезапной остановкой поезда, в ожидании отправки коротает время за чашечкой чая и бисквитами. Виктор сразу замечает, что его обычный столик у окна занят. Неприятно, но не более того; он садится в угол – как можно дальше от двух наиболее шумных компаний, около девяносто процентов которых составляет, разумеется, молодежь. Напыщенная, высокомерная, с такими же самодовольными ухмылками, как у того проводника… один из юношей, сидящий вполоборота к Виктору, темноволосый и слишком громко разговаривающий, внезапно напоминает Виктору Родиона. Да, определенно есть какое-то сходство… Этот юноша, проводник, Родя, тот студентик-врач, приехавший к Амалии после ее попытки самоубийства, мальчишка Антипов – все они… одинаковые. И Лара… все.
Возможно, именно поэтому он уехал из Москвы. Практически сразу же после свадьбы Паши и Ларисы. Оставаться еще хотя бы несколько дней в городе, в котором когда-то была она, в котором когда-то он был с ней счастлив; в котором ему знаком каждый бульвар – после того, как он гулял там с ней – с ней!! – теми редкими летними вечерами, когда Амалия Карловна не обращала внимания на отсутствие дочери, а у последней не находилось стоящих отговорок; и каждый переулок – под фонарем, где он прижимался своими жадными до поцелуев губами к ее губам, – холодным, сухим, безразличным, точно целуешь мертвеца, – прикрывал глаза, позволяя себе в кои-то веки забыться, держать ее, сжимать ее в объятиях до боли, прижимать ее к себе – «Тише, Виктор Ипполитович, тише…».
Все, все, что он так ценил, чем он так дорожил в тех мгновениях – хрупкая иллюзия близости – тотчас разбивалось об эти тихие, спокойные слова.
Виктор переводит взгляд на женщину, занявшую его столик у окна. Скорее всего, ей около тридцати-сорока; на правой руке блестит золотой ободок кольца – замужем; сидит одна, да не поднимая больших карих глаз от чашки с кофе, поджимает тонкие губы, высокий лоб изборожден морщинами, а пряди темных волос, нечаянно выбившиеся из прически, у висков покрыты сединой – скорее всего, несчастлива в браке.
«Вот так всегда и случается, - думает с горькой усмешкой Виктор. – Выходят по молодости замуж, думают, любовь до гроба, взаимопомощь, взаимовыручка и еще множество всяких «взаимо-»… думают, дети, дружная семья, а чувства – как в дни еще самых первых встреч… читают книги, мнят себя интеллигентами, а главную-то мысль из Тургенева не усваивают: не бывает такой любви. Не бы-ва-ет! Не зря у него влюбленные никогда не счастливы – либо расстаются в силу внешних обстоятельств, либо умирают, либо еще что – но не счастливы. Потому что не существует такой любви, которая позволяла бы им быть счастливыми. Тургенев-то понимал, наверняка понимал… ну любила Наталья своего Рудина, так ведь разочаровалась в нем и вышла замуж не по любви, а по воли матери! Ну любила Лиза Лаврецкого, но что могло путного выйти из их любви? Ни-че-го! Он ей в отцы годился… ну любила Елена Инсарова, ну вышла за него замуж – так он все равно в конце умер. Тургенев любит своих героев; разлучить их таким образом гораздо гуманнее, чем, если бы через лет пять совместной жизни Он начал ходить на сторону, а Она стала бы закатывать истерики, как и всякая другая женщина, чей вечный удел – детей рожать да хозяйство содержать в чистоте. Да что там лет через пять!.. Уже через неделю Он бы понял, что Она, предположим, загибает уголки в книжках, когда читает; а Она бы заметила, что Он напевает себе под нос столь ненавистного Ей Вагнера, когда задумается… такие мелочи, раздражающие других донельзя, всегда находятся у каждого человека, и никакая Великая Любовь ничего здесь не может поделать. Лара никогда – ни-ког-да! – не будет счастлива с Антиповым. То же мне, выдумала!.. Девчонка, упрямая девчонка, вот она кто! Он любит ее слишком по-собачьи – слишком преданно, слишком подобострастно, вытаращив на нее свои глазенки, как на божество какое, не способный и шага самостоятельно сделать без нее, аж смотреть противно – настолько он жалко выглядит… Разве такая любовь может вознести человека до небес, разве такой любви ей будет достаточно, разве он сможет обеспечить ее счастье?...»
Словно почувствовав на себе взгляд Комаровского, женщина поднимает голову, сталкивается с ним глазами и улыбается – улыбкой уставшей, слабой, жалкой женщины. Виктор слегка растягивает губы в ответной улыбке. Как же… жалко. И мерзко.
«Как может женщина пасть настолько низко, чтобы сдаться перед собственным несчастьем?! Ведь, в конце концов, она добровольно идет на это, она должна понимать, на что идет, а, следовательно, должна и нести ответственность! Это ее выбор. Люди – они встречаются, остаются ненадолго, делают вид, что ты им небезразличен, держат за руку и шепчут на ухо ободряющие, ласкающие слова, но приходит время, и они уходят из твоей жизни, оставляя после себя только воспоминания, и, возможно, вы больше никогда не увидитесь, никогда не спишитесь, никогда не услышите голосов друг друга, никогда больше не столкнетесь – они просто уйдут. А за последствия выбора приходится отвечать самому…»
Поезд трогается с места – так же внезапно, как и до этого остановился. Так напоминающий Родиона юноша едва не падает со стула, что вызывает приступ очередного хохота в шумной компании. Виктор переводит взгляд на пейзаж за окном и спустя некоторое время видит удаляющийся силуэт другого поезда – вероятно, того самого встречного поезда, который было необходимо пропустить, по словам проводника.
«…Люди – как встречные поезда. Так же внезапно появляются, мешают нам все наши карты, сводят с ума, одним своим присутствием мешая продвигаться дальше, калечат наши жизни и наносят раны на сердце, которым, возможно, никогда не суждено будет зажить, а потом просто берут и исчезают. А мы остаемся – с нашим сумасшествием и нашими ранами, одинокие, растерянные, не понимающие, как же так, как теперь жить, как существовать дальше – без них?.. В принципе, выбора – как такового – и нет. Решать здесь нечего. Все уже решено за нас, уже решено Ими, а нам остается только следовать по своим рельсам. По прямой. И вперед.»
многократно каюсь. Публикую здесь по просьбе админов этого сообщества на фикбуке.