Название: 22 января
Пейринг: Джоржд (лорд) Байрон/Михаил Лермонтов
Рейтинг: PG
Размер: мини
Жанр: драма
читать дальшеЗа окнами тяжелыми хлопьями валил снег. Он укрывал Петербург день за днем вот уже почти неделю, словно в столице не должно было остаться другого цвета, кроме снежного белого; особенно этому радовались щеголи с меховыми воротниками, на которых так красиво блестели снежинки – о таких щеголях Михаил когда-то набрасывал эпиграммы, но уже давно забросил это бесполезное занятие.
От идеального облика заснеженного Петербурга его пронизывало дурное предчувствие.
… Нет слез в очах, уста молчат,
От тайных дум томится грудь,
И эти думы вечный яд, -
Им не пройти, им не уснуть!..
Как будто бы сама собой рука водила пером по бумаге, и на листе выходил чей-то портрет – так Пушкин любил изображать своих героев на полях черновиков, но здесь было другое. Не герой, но сам творец глядел с бумаги гордым темным взглядом, так живо, что Михаил усмехнулся собственной смелости – сколько раз он рисовал лорда, и все лучше любого художника. Как будто сама поэзия, пропущенная Лермонтовым в сердце, лилась с кончика пера; кто мог понять поэта-изгнанника лучше, чем другой изгнанный? кто мог изобразить его вернее, чем хранящий все его портреты, все его стихи, на десятки раз перечитанные?
На столе в комнате горела свеча, и Михаил затушил бы ее, но не мог оторваться от бумаг, которые лежали перед ним – стихи, на русском - его же стихи - и на английском, исписанные его отрывистыми переводами; и на многих листах был набросан мужской профиль с чуть сведенными бровями, взглядом, устремленным в даль, видимую, может быть, только им двоим – художнику и изображенному. Тут и там на полях виднелось, выведенное непостоянным почерком Михаила – Джордж Байрон, лорд Байрон, Лорд.
За окном шел снег, день был – 22 января 1837 года; Лермонтов подписал эту дату под портретом, который еще очерчивал пером.
… Клянусь, я помню, как сейчас,
Твой томный взор, твой лик прекрасный…
Последний портрет лорда, который получил Михаил, был мрачен и тяжел, не оказалось в нем прежней романтической свежести, высокой одержимости взора, но была и гордость, не изнеженная, а чистая, из сердца шедшая и ударившая Лермонтова сильно – так вот он какой, лорд Джордж Байрон. Таким – темным, тяжело пленительным и самим пленным жизнью – Михаил его не видел раньше, но с тех пор, как увидел этот портрет, возвращался к нему неизменно, словно видя в нем самое для себя близкое и самое притягательное.
Каждый раз вечером и ночью 22 января Лермонтов перебирал все бумаги, связанные с его «поэтом гордости», которые хранил в одной шкатулке – он был уверен, что Пушкин мог сравнить его с Александром Македонским, обращаясь, как любил, к античности, а стихи Байрона – с поэмами Гомера, которые хранились под подушкой у царя. Михаилу было от этого и смешно, и какое-то чувство еще охватывало его от того, что дух лорда сопровождал его в глазах других; словно бы дух этот оставался с Лермонтовым за то время, которое не смог быть с ним живой поэт.
Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,
Ушли любовь, надежд сиянье...
О, если б и воспоминанье!
Не раз Михаил думал о том, как могло бы быть – читать письма из холодной Англии, написанные рукой легкой одинаково и после светских вечеров и вина, и после тяжелых разочарований, или же письма из Греции, или еще откуда бы то ни было; долго идущие до Петербурга, еще дольше ожидаемые письма. Он мечтал о переписке с Байроном, как мальчишка, влюбленный, снедаемый первыми страстями, в которых признаться возможно только одному человеку – тому, которого он любит. С каким упоением, скрытым глубоко в душе, невидимым для всех товарищей, читал он несколько черновиков, привезенных из Англии одним знакомым, но какой тоской обливалась, как кровью, его сердце!
За окном шел снег, и, остановив кончик пера на вырисованной изогнутой брови, Михаил подвел итог, который отозвался гулким ударом в его груди – прошло тринадцать лет с тех пор, как он мог надеяться…
… Я не виню тебя, но мне судьба судила -
Преступно, без надежд, - любить все вновь и вновь.
Лермонтов чувствовал, что в белоснежном Петербурге витало тяжелое предчувствие и, вместе с тяжестью прошедших тринадцати лет и одного этого, почти невыносимого вечера, ложилось ему на плечи.
На Кавказе Михаил часто перечитывал стихи лорда Байрона, и драгоценная шкатулка повсюду была с ним.
Прости! Коль могут к небесам
Взлетать молитвы…
Пейринг: Джоржд (лорд) Байрон/Михаил Лермонтов
Рейтинг: PG
Размер: мини
Жанр: драма
читать дальшеЗа окнами тяжелыми хлопьями валил снег. Он укрывал Петербург день за днем вот уже почти неделю, словно в столице не должно было остаться другого цвета, кроме снежного белого; особенно этому радовались щеголи с меховыми воротниками, на которых так красиво блестели снежинки – о таких щеголях Михаил когда-то набрасывал эпиграммы, но уже давно забросил это бесполезное занятие.
От идеального облика заснеженного Петербурга его пронизывало дурное предчувствие.
… Нет слез в очах, уста молчат,
От тайных дум томится грудь,
И эти думы вечный яд, -
Им не пройти, им не уснуть!..
Как будто бы сама собой рука водила пером по бумаге, и на листе выходил чей-то портрет – так Пушкин любил изображать своих героев на полях черновиков, но здесь было другое. Не герой, но сам творец глядел с бумаги гордым темным взглядом, так живо, что Михаил усмехнулся собственной смелости – сколько раз он рисовал лорда, и все лучше любого художника. Как будто сама поэзия, пропущенная Лермонтовым в сердце, лилась с кончика пера; кто мог понять поэта-изгнанника лучше, чем другой изгнанный? кто мог изобразить его вернее, чем хранящий все его портреты, все его стихи, на десятки раз перечитанные?
На столе в комнате горела свеча, и Михаил затушил бы ее, но не мог оторваться от бумаг, которые лежали перед ним – стихи, на русском - его же стихи - и на английском, исписанные его отрывистыми переводами; и на многих листах был набросан мужской профиль с чуть сведенными бровями, взглядом, устремленным в даль, видимую, может быть, только им двоим – художнику и изображенному. Тут и там на полях виднелось, выведенное непостоянным почерком Михаила – Джордж Байрон, лорд Байрон, Лорд.
За окном шел снег, день был – 22 января 1837 года; Лермонтов подписал эту дату под портретом, который еще очерчивал пером.
… Клянусь, я помню, как сейчас,
Твой томный взор, твой лик прекрасный…
Последний портрет лорда, который получил Михаил, был мрачен и тяжел, не оказалось в нем прежней романтической свежести, высокой одержимости взора, но была и гордость, не изнеженная, а чистая, из сердца шедшая и ударившая Лермонтова сильно – так вот он какой, лорд Джордж Байрон. Таким – темным, тяжело пленительным и самим пленным жизнью – Михаил его не видел раньше, но с тех пор, как увидел этот портрет, возвращался к нему неизменно, словно видя в нем самое для себя близкое и самое притягательное.
Каждый раз вечером и ночью 22 января Лермонтов перебирал все бумаги, связанные с его «поэтом гордости», которые хранил в одной шкатулке – он был уверен, что Пушкин мог сравнить его с Александром Македонским, обращаясь, как любил, к античности, а стихи Байрона – с поэмами Гомера, которые хранились под подушкой у царя. Михаилу было от этого и смешно, и какое-то чувство еще охватывало его от того, что дух лорда сопровождал его в глазах других; словно бы дух этот оставался с Лермонтовым за то время, которое не смог быть с ним живой поэт.
Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,
Ушли любовь, надежд сиянье...
О, если б и воспоминанье!
Не раз Михаил думал о том, как могло бы быть – читать письма из холодной Англии, написанные рукой легкой одинаково и после светских вечеров и вина, и после тяжелых разочарований, или же письма из Греции, или еще откуда бы то ни было; долго идущие до Петербурга, еще дольше ожидаемые письма. Он мечтал о переписке с Байроном, как мальчишка, влюбленный, снедаемый первыми страстями, в которых признаться возможно только одному человеку – тому, которого он любит. С каким упоением, скрытым глубоко в душе, невидимым для всех товарищей, читал он несколько черновиков, привезенных из Англии одним знакомым, но какой тоской обливалась, как кровью, его сердце!
За окном шел снег, и, остановив кончик пера на вырисованной изогнутой брови, Михаил подвел итог, который отозвался гулким ударом в его груди – прошло тринадцать лет с тех пор, как он мог надеяться…
… Я не виню тебя, но мне судьба судила -
Преступно, без надежд, - любить все вновь и вновь.
Лермонтов чувствовал, что в белоснежном Петербурге витало тяжелое предчувствие и, вместе с тяжестью прошедших тринадцати лет и одного этого, почти невыносимого вечера, ложилось ему на плечи.
На Кавказе Михаил часто перечитывал стихи лорда Байрона, и драгоценная шкатулка повсюду была с ним.
Прости! Коль могут к небесам
Взлетать молитвы…
@темы: Real People, фанфикшн