Достоевский "Идиот". О любви и змеях

[russian-classic]

Название: О любви и змеях
Размер: ~350 слов
Пейринг/Персонажи: Рогожин, князь Мышкин
Категория: больше джен чем преслэш
Жанр: драма
Рейтинг: G
Примечание: некоторое вольное расширение/трактовка финала...

Было тихо как в покойницкой, когда Рогожин замолкал, когда стихало его бормотание, и смех, и всхлипы. Князь баюкал его в руках как ребенка, и то гладил по голове, по спутанным волосам, то прижимался щекой к его влажной от пота макушке. А рядом лежала она — Настасья Филипповна — и молчала. Впервые молчала и была тихая-тихая. И князя поражала эта тишина. Он даже старался не дышать, лишь бы не спугнуть этого очарования, этой немой красоты. Но Парфен снова принимался бормотать и смеяться, словно почуяв своим ревнивым сердцем, что мысли Льва Николаевича достаются этой змее с лицом ангела.
— ...а ведь ее смог, а тебя нет... — бормотал Парфен и смеялся. Тихо смеялся, истерично. — Ее смог, а тебя нет... слышишь, князь? Ее смог... своими руками смог, а тебя не смог да и не смогу...
Парфен принимался выворачиваться в княжеских объятиях, скользил на диванных подушках, да князь его и не держал особо. Вывернувшись и обернувшись, кое-как снова усевшись на подушках, Парфен в припадке то ли страха, то ли бешенства вцепился в князя, сминая негнущимися пальцами его жилет. И слова вырывались из горла Парфена то ли рычанием, то ли хриплым шепотом.
— ...целовала ведь она тебя, князь? Целовала, да? Вот этим своим ядовитым ртом? Ну что ты смотришь на меня, как теленок? Ну говори, князь, целовала? А меня целовала и как крови моей пила и яд взамен по жилам пускала. Уууу змея! И любил я ее, гадюку. Вот тебе крест, князь, любил! А потом ненавидел, до скрежета зубовного ненавистна мне она стала, потому что знал что не моя и не будет никогда. Что толку... ээээх!
Рогожин с каким-то остервенением боднул князя Мышкина головой. Затем еще раз, и еще раз. Князь дрожал.
— Страшно тебе? — совершенно иным голосом спросил Парфен. Тихим, осторожным. Прижавшись лбом ко лбу, он продолжал шептать: — а ты не бойся... не бойся, Лев Николаевич... я тебе ничего не сделаю... тогда не смог, а сейчас и подавно не смогу...я ж любил тебя, Лев Николаевич. Больше брата любил и наверное даже больше ее... ты ж мне самый родной стал! А потом... нет, не люблю...не люблю тебя, Лев Николаевич, потому что не любовь это! Это страшнее любви, Лев Николаевич! Ну чего ты... чего ты дрожишь! Я же не хотел ее так, она сама...сама... я может ее ради нас обоих, а может ради нее самой, а может и ради тебя одного... ей сейчас спокойно, князь. И тебе должно быть спокойно. Слышишь? Спокойно... тихо-то как...
Рогожин замолчал и уткнулся князю в плечо. Он натужно дышал носом и этот звук единственный разбивал тишину. Князь протянул к Парфену дрожащую руку, тихо дотронулся до его головы, погладил его волосы, его щеку, снова обнял другой рукой и стал укачивать, как укачивают беспокойных плачущих детей. Но Парфен не плакал. Он молчал и было в его молчании нечто зловещее и печальное одновременно. Вместо него плакал князь. Плакал тихо, беззвучно. Слезы текли из его глаз на щеки Рогожина, но князь не замечал их.