[russian-classic]

Фэндом: Достоевский Ф.М., "Бесы"
Название: Синее стекло.
Персонажи: Николай Ставрогин\Петр Верховенский
Рейтинг: PG-13
Размер: мини.
Описание: Странные болезненные отношения.

Николай Всеволодович удобно расположился в кресле возле окна, пребывая в задумчивом состоянии, которое стало для него за последние две недели слишком уж привычным, когда в дверях кабинета снова показался Петр Степанович, вошедший в своей привычной манере — не здороваясь и не спрашивая разрешения пройти.

– Так это снова вы, - с еле заметной насмешливостью в голосе сказал Ставрогин вместо приветствия.

– Отчего же нет, Николай Всеволодович? Пришел, знаете ли, о вашем здоровье спросить, а если уж у вас всё в порядке, то просто поговорить с вами, в конце концов. Или же мне уже нельзя общаться с вами, так или не так?

Во время ответа Верховенский не прекращал суетливого движения по кабинету; несколько раз прошелся туда и обратно между креслом и дверью, а, снимая аккуратным движением серую круглую шляпу, зачем-то осмотрел пристально Ставрогина. Наконец, усевшись на стул, снова заговорил, не обращая внимания на уже плохо скрываемую усмешку Николая Всеволодовича.

– Знаете, Николай Всеволодович, мне, если уж говорить честно, не совсем уютно бывает, когда я делюсь с вами, а вы всё молчите и молчите, ну да что с вами сделаешь, не могу же я вас заставлять. Вас, наверное, совсем не интересуют мои частые и весьма неловкие появления, однако я не могу с собой ничего поделать; хочу посещать вас, хоть и смотрюсь при этом немного дураком, правда ведь? Вы не сердитесь на меня, Николай Всеволодович?

Ставрогин ничего не сказал, но перестал улыбаться, приняв вид необыкновенно серьезный. Странные и несвязные монологи Верховенского по какой-то причине забавляли его, заставляя вести себя так, чтобы в очередной раз вывести Петра Степановича из душевного спокойствия. Это была несколько злая забава, что, впрочем, не мешало повторять её снова и снова.

– Я сегодня, Николай Всеволодович, не просто так, я сегодня по делу зашел, но не по нашему делу, нет, вы совершенно не в духе, чтоб говорить об этом сейчас; я, собственно говоря, по поводу Марьи Тимофеевны. Вы хотите рассказать о женитьбе, так это или нет? - Верховенский был в замешательстве. - Вы ведь тогда слово с нас, что мы с Кирилловым никому, что мы с Алексеем Нилычем — могила, а теперь рассказать всем хотите?

– Почему вы так моими делами интересуетесь, Верховенский? - мрачно спросил Ставрогин.

– Но позвольте, Николай Всеволодович, - всполошился тот, - вы ведь обещание с нас тогда взяли, а такие дела просто так не скрывают, я ведь прав, прав или нет? Кириллов ни одному человеку, я тоже, никто об этом даже не заговаривает, а вы приехали и теперь рассказать хотите? Может быть, вы не только это рассказать хотите, так это или нет?

– Вы не можете ничего знать о моих намерениях, - гневно сверкнул глазами Ставрогин. Петр Степанович, заметив это, смешался и замолчал, в его осанке тотчас же появилось напряжение, а пальцы, нервно сцепляющиеся друг с другом, только лишний раз подтверждали это.

«Нет, он не может ничего знать об этом, - уверенно подумал Ставрогин, - никто не мог ему сказать, кроме меня».

Однако досада из-за того, что кто-то смог понять его тайну, более того, смог понять совсем уж случайно (или же нет, от Верховенского можно было многого ожидать), не желала покидать Ставрогина и с каждой секундой неловкого молчания всё усиливалась, скручиваясь тугими витками.

– Я хочу, чтобы вы сейчас же ушли, - глухо пробормотал Николай Всеволодович. Однако же Верховенский не пошевелился, но сопровождалось это совсем уж тревожным выражением лица, казалось, что бедняжка старается даже не дышать лишний раз, чтоб не разозлить Ставрогина еще сильнее.

- Уходите же, Верховенский, - проговорил он сквозь зубы, - или вы тут до второго пришествия сидеть собираетесь?

- До пришествия, может, и не просижу, - искривив тонкие губы в жалкой улыбке, осмелился ответить Верховенский, - но пока уходить никуда не буду.

Ставрогин оглядел нигилиста, сидящего в квадрате солнечного света, падающего из незанавешенного окна. В своем нелепом, неуместном в этом пыльном кабинете щеголеватом клетчатом пиджаке Верховенский вызывал у Ставрогина только одно желание — выставить его поскорее отсюда, пусть даже для этого и придется применить силу. Резко поднявшись с кресла, Ставрогин крепко ухватил Петра Степановича за правое запястье; перчатка из-за рывка сместилась с положенного места, открыв взгляду Николая Всеволодовича небольшой округлый ожог на внешней стороне ладони.

Ставрогин хорошо помнил его происхождение, и оттого частые появления Петра Степановича казались еще более странными. Тогда, через несколько дней после заключения брака, Верховенский, каким-то хитрым способом прознав, где живет Ставрогин, явился без приглашения к нему на Гороховую. Вероятно, он хотел сказать что-то в определенной степени важное на тот момент, начав, как обычно, с ничего не значащих пустяков. На свою беду он, изменив привычке, снял перчатки, положил их на подоконник рядом с горшком герани, а сам стал настукивать что-то пальцами по столу. Ставрогин задумчиво слушал пришедшего, курил и с каким-то необъяснимым озорством рассматривал пальцы Верховенского, напоминающие ему в данный момент непрерывно движущиеся лапки паука. Верховенский определенно видел загадочный взгляд Ставрогина, но не придавал этому внимания, поэтому довольно громко вскрикнул от боли и испуга, когда Николай Всеволодович вдруг ткнул папиросой в эту шевелящуюся ладонь. Было видно, что Верховенский ошарашен: так он округлил глаза.

– Не волнуйтесь, - сказал наконец со смешком Ставрогин, - вы просто руку так положили... мне захотелось вдруг...

И Ставрогин повторил прежнее движение, но уже не с кистью Верховенского, а с воздухом. Это насмешливое добавление вызвало гнев у Петра Степановича, ничего не говоря, он вскочил и побежал к дверям, а затем и шаги его окончательно стихли где-то внизу.

Потому и было странно, что он, зная склонность Ставрогина к подобным поступкам, продолжал посещать его, будто ничего и не произошло. Сейчас же нигилист молча смотрел на Ставрогина жалостливым взглядом.

– Что вы смотрите, - продолжил прежним тоном Ставрогин, - как побитая собака?

-- Вы пугаете меня, Николай Всеволодович, - признался Верховенский, впрочем, не пытаясь высвободить руку, - пожалуйста...

– Я просто не хочу, чтобы вы волочились за мной, - сказал резким и решительным тоном Ставрогин и ослабил хватку, Петр Степанович тотчас отдернул руку. Потерев несколько секунд больное запястье, он как-то странно изменился в лице, будто от Ставрогина зависела сейчас его жизнь.

- Да, я волочусь за вами, - начал он тихим голосом, - волочусь еще со Швейцарии, но я же не просто так за вами волочусь. Вы же понимаете, вы же понимаете, Николай Всеволодович, что я бы просто так за вами не ездил — в Швейцарию, в Петербург, в это общество. Вы думаете я туда поехал, потому что нигилист? Нет, я туда поехал, потому что вы там были! А как же иначе мне было к вам подступиться, как, скажите мне, я ведь не мог вам прямо сообщить, потому что вы чудовище!

Все это время Ставрогин старался не глядеть на Петра Степановича. Тот, понимая, что его не хотят слушать, стал действовать совсем уж отчаянно — упал вдруг на колени, что заставило Ставрогина отшатнуться и сделать неожиданный шаг назад, однако Верховенский успел крепко обхватить его ноги.

- Вы чудовище, вы все видели и сейчас видите, просто вы молчите до сих пор. Вам доставляет удовольствие мучить меня, - прерывистым голосом говорил Петр Степанович, - смотреть, как я унижаюсь перед вами, как я вам это все говорю, а вы делаете вид, что не понимаете, а на самом деле все прекрасно понимаете. Понимаете ведь? А я хожу перед вами, с вами разговариваю и прикоснуться к вам не могу — ничего не могу, ничего! Вы, ужасный человек, знали бы вы, как я вами дорожу! Вы думаете, дело только в бунте, в идее, которые хоть и весьма хороши, но их ведь недостаточно для того, что я вот так вот перед вами здесь на полу валялся в ногах у вас!

«Он совсем помешался», - думал про себя Николай Всеволодович, видя, как Верховенский чуть ли не плачет и судорожно хватает его то за полы сюртука, то за руки.

– Отвратительный человек, чудовище! Держите меня на расстоянии, не подпускаете, а почему не подпускаете? Вам нравится на это смотреть, вы не хотите видеть меня счастливым и никогда не увидите меня счастливым, потому что не подпустите к себе, потому что вас это устраивает. И меня... устраивает... (Тут Верховенский остолбенел на мгновение, словно испугавшись сказанного) Устраивает меня, понимаете вы это или нет? Ведь если б это был кто-то другой, я бы разве терпел? От другого не стерплю унижения? Нет, не стерплю, а от вас стерплю, понимаете вы это, Николай Всеволодович?

Николай Всеволодович, хоть и понимал, но происходящее неприятно его тяготило. Голос Петра Степановича задрожал, на ресницах его показались слезы:
- Потому что вы единственный такой, какого надо мне, мне надо было такого всегда. Я за вас буду делать самое ужасное, что вы не решаетесь делать, надо кого-то убить — я смогу. Убить одного — да, я смогу, убить десяток — я убью десяток, у меня есть возможности. Да, пусть это буду делать не я лично, это ведь все равно будет сделано по моему приказу, понимаете? Если вам надо денег, я дам вам денег. Что, что вам надо еще от меня? Скажите, я все сделаю, все сделаю, как вам надо, на все будет ваша воля!

Ставрогин отреагировал крайне скупо: он лишь пробормотал что-то неразборчиво и отвел взгляд в сторону. Это оскорбило Петра Степановича, замолчав, он неловко поднялся на ноги и укоряюще посмотрел на Ставрогина, словно ожидая чего-то. Ожидал, как выяснилось, не зря. Николай Всеволодович, не моргая блестящими, как тогда на Гороховой, глазами, ухватил нигилиста обеими руками за горло. Странное спокойствие в лице Ставрогина не сочеталось с его действиями, отчего Петр Степанович не на шутку испугался и попытался что-то возразить на это, но лишь неразборчиво просипел.

- Я же говорил уйти, - Ставрогин больно укрепил хватку, - я же говорил, что вам не нужно здесь оставаться.

Верховенский в растерянности, не имея возможности избавиться от удушающих рук, хватал ртом воздух, осознавая со всей ясностью, насколько жалко выглядит в глазах Николая Всеволодовича.

- Прекратите это сейчас же! - тот грубо встряхнул Верховенского, заставив снова издать какой-то хриплый и сдавленный звук. - Прекратите стоять просто так! Вы ведь видите, что я в расстройстве, так чего же подвергаете себя?

Вдруг случилось неожиданное: быстро сморгнув несколько раз, Ставрогин поцеловал Петра Степановича в губы, как когда-то мадам Липутину при людях, с той лишь разницей, что однократно. Хоть Верховенский в обморок падать не стал, а все же быстро отступил назад, воспользовавшись тем, что его больше не душат. Ставрогин хмуро пробормотал:
- Не обижайтесь.

- А вы и впрямь в умственном расстройстве, - разочарованно протянул Верховенский, ухватывая с лаковой поверхности стола шляпу и собираясь, видимо, уходить, - с вами положительно невозможно разговаривать сегодня, всё какие-то нервические движения и порывы. Ладно я, я знаю про ваш недуг и склонен проявлять снисхождение к такого рода поступкам, но если бы это был кто-то другой, то вас бы снова на гауптвахту.

– Вы совсем не удивлены?

– А чему мне удивляться после Петербурга, Николай Всеволодович? - насмешка и некоторое самодовольство снова вернулись в голос Верховенского. - Я вас тогда хорошо рассмотрел и теперь имею о вас определенное представление, которое, впрочем, не может рассеять моего дружеского отношения к вам. Ну-с, я покину вас на время, а вы пока отдыхайте, приходите в себя. Помните, что мы обещались не говорить, поэтому я советую обдумать ваше новое решение тщательно.

– Вы не можете мне указывать.

- Ладно, ладно, Николай Всеволодович, - Верховенский издал смешок, - нижайше прошу, в таком случае, если уж вам не понравились слова, которые я подобрал. Я к вам зайду дня через четыре, хотя и подозреваю, что вы снова будете не в себе, впрочем, это ничего. Всё равно ожидайте меня, Николай Всеволодович.