Название: Люб
Автор: derrida
Размер: 716 слов
Пейринг/Персонажи: Владимир Маяковский/Осип Брик
Категория: слэш
Жанр: drama, vignette
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: гет фоном
читать дальше
Маяковский подарил Лиле кольцо с ее инициалами ЛЮБ в круге, чтобы можно было непрерывно читать их «люблюблю…».
Тени на кухне уже вытянулись, как будто у грязных приборов появились длинные носы. Натянула она тебе нос, нескладный дурак, с ненавистью сказал он самому себе; заскрежетала, застонала дверь. Оська пришел.
- Чего сумерничаешь? - Осип загремел посудой, полилась вода. - Не видно же ни черта.
- Лампочка еще ночью лопнула, - буркнул Владимир. - Я выходил... попить.
Осип обернулся и посмотрел внимательно. Ночью выходил. Слышал, может, как они с Лилей... Может, и вышел послушать... Ревность - что за старорежимная штука. Не должен большой поэт увязать в такой мелочевке.
- Так что ж не сходил за новой? - упрекнул Ося мягко. - Я земляники принес, думал, сейчас съедим. Но, раз лампочки нет, так лучше сначала купить, пока потребкооперация не закрылась. Одевайся, выйдем со мной.
- А она где? - Владимир не сдвинулся с табуретки.
- Не знаю, в городе еще. В Мосдрев хотела зайти...
- Неделю назад хотела. Нет, врешь. Она у Краснощекова. Она же ненасытна...
- Прекрати, Володя. Что за мещанство. Любовь не терпит собственничества.
Да, любовь, зло подумал Владимир. Похоть отравленная, Лилит, царица демонов. Заёрзает мясами, хотя отдаться... Земляника, брошенная на столе, начала подтекать, как будто темная кровь сочилась из газетного кулька, и он рывком поднялся:
- И правда, пошли, а то вечер на дворе.
На улице ветер мёл пыль, проехал таксомотор, лицо у водителя было сухое и строгое, и так захотелось тоже нестись в открытом авто, оставляя позади всю уродливую тяжесть, унизительную зависимость.
- Хорошо бы вот так прокатиться, - сказал он вслух, - только не пассажиром.
- Конечно, Володя, - понял Оська. - Ты не пассажир жизни. Ты управляешь механизмом, махину стиха ведешь в нужную точку - и автомобиль проведешь.
Он всегда понимал. Тяжесть опять навалилась - небось, и из дома увел, чтобы она вернулась без скандала...
Магазин был закрыт.
- Домой?
- Чего там киснуть. Давай к Яше, тут недалеко.
Блюмкина дома не было. Ветер унялся, опустилась духота, как будто перед грозой. Захотелось сделать что-то раздражающее, и он кивнул Оське:
- Постой-ка тут.
Перемахнул низкую оградку и рванул на себя стебель шиповника. Цветы шибали в нос одуряющим запахом.
- Зачем? - удивился Ося, но ругать не стал.
Потом отобрал стебли и принял аккуратно, избегая шипов; Владимир рассмеялся хрипло и облизал пораненные ими пальцы.
- Что за гусарщина? Давай еще стекла побей в лавках.
Дома было пусто - она не вернулась, а гости, если и стучались сюда, то разминулись с хозяевами.
Гроза наконец докатилась, прогромыхала, молния мигнула. Владимир ссыпал землянику в стакан, сунул под воду.
- А тебя не берет тоска... от этого? - спросил он хмуро, пока Ося ставил шиповник в бутылку. Тот вздохнул устало:
- Мы же говорили об этом не раз. Нельзя построить новую жизнь, думая по-старому. Чувствуя по-старому, заскорузло.
Он смотрел на Осипа - тихого, спокойного, все понимающего Осипа - и все больше хотел сделать что-то, чего тот не поймет, что разобьет его всезнающую невозмутимость. Пусть тоже чувствует боль, смятение... шипы.
Он обхватил ладонью оськин затылок, притянул к себе.
- Что это? - удивился Осип вяло, уклоняясь от его губ.
- А что, ты только разрешенную страсть допускаешь? Разговорчики про мещанство-то только разговорчики...
- Нет, но... - начал Осип со слабым недоумением. Потом выражение его лица изменилось:
- А, ладно. И правда, стоит опытным путем поверить.
Аккуратно снял и сложил очки.
- Вы думаете, Ося Брик исследователь русского языка? А на самом деле он шпик и следователь ВЧК, - хрипло рассмеялся Володя, изучая мягкое, округлое лицо приятеля. Они соприкасались лбами, Ося нахмурился:
- Да, Есенин про меня написал. Проникновенная глупость, как обычно. Как можно быть шпиком, работая в ЧК открыто.
Ростом Володя был выше Оси, но сейчас, опершись задом на стол, оказался вровень; захватил волосы на макушке пожестче, прижал губы губами, заставил раскрыть - Ося как будто был не за и не против, смотрел куда-то сквозь него близоруким взглядом, впустил его язык, не отвечая. Неужели ей такое и нравилось - теплое, но не горячее, податливость, которая ей позволяет вести... бесполезно, Володе никогда таким не стать. Вжался в бедра Оси, чувствуя, что тот не возбужден нисколько, и это успокоило, а вот на Володю уже накатило. Не мог Ося этого не почувствовать - и захотелось, чтобы он испугался, отпрянул - но он только легко погладил по спине, мягко, едрена вошь, сочувственно.
Володя уже соображал, как провести дело, но тут наружная дверь заскрипела, отворяясь. Легкие шаги по коридору, и в раме двери возник ее силуэт.
- Мальчики, что вы тут в темноте...
- Лампочка лопнула, - Ося дернулся отстраниться, подойти к ней, но Володя удержал. Помедлив, она подошла сама и без удивления обняла их обоих.
- Мальчики, я так люблю вас, - она засмеялась, как пьяная. Прислонилась головой к их головам. - Хорошо, что мы... здесь... вместе...
- Чего сумерничаешь? - Осип загремел посудой, полилась вода. - Не видно же ни черта.
- Лампочка еще ночью лопнула, - буркнул Владимир. - Я выходил... попить.
Осип обернулся и посмотрел внимательно. Ночью выходил. Слышал, может, как они с Лилей... Может, и вышел послушать... Ревность - что за старорежимная штука. Не должен большой поэт увязать в такой мелочевке.
- Так что ж не сходил за новой? - упрекнул Ося мягко. - Я земляники принес, думал, сейчас съедим. Но, раз лампочки нет, так лучше сначала купить, пока потребкооперация не закрылась. Одевайся, выйдем со мной.
- А она где? - Владимир не сдвинулся с табуретки.
- Не знаю, в городе еще. В Мосдрев хотела зайти...
- Неделю назад хотела. Нет, врешь. Она у Краснощекова. Она же ненасытна...
- Прекрати, Володя. Что за мещанство. Любовь не терпит собственничества.
Да, любовь, зло подумал Владимир. Похоть отравленная, Лилит, царица демонов. Заёрзает мясами, хотя отдаться... Земляника, брошенная на столе, начала подтекать, как будто темная кровь сочилась из газетного кулька, и он рывком поднялся:
- И правда, пошли, а то вечер на дворе.
На улице ветер мёл пыль, проехал таксомотор, лицо у водителя было сухое и строгое, и так захотелось тоже нестись в открытом авто, оставляя позади всю уродливую тяжесть, унизительную зависимость.
- Хорошо бы вот так прокатиться, - сказал он вслух, - только не пассажиром.
- Конечно, Володя, - понял Оська. - Ты не пассажир жизни. Ты управляешь механизмом, махину стиха ведешь в нужную точку - и автомобиль проведешь.
Он всегда понимал. Тяжесть опять навалилась - небось, и из дома увел, чтобы она вернулась без скандала...
Магазин был закрыт.
- Домой?
- Чего там киснуть. Давай к Яше, тут недалеко.
Блюмкина дома не было. Ветер унялся, опустилась духота, как будто перед грозой. Захотелось сделать что-то раздражающее, и он кивнул Оське:
- Постой-ка тут.
Перемахнул низкую оградку и рванул на себя стебель шиповника. Цветы шибали в нос одуряющим запахом.
- Зачем? - удивился Ося, но ругать не стал.
Потом отобрал стебли и принял аккуратно, избегая шипов; Владимир рассмеялся хрипло и облизал пораненные ими пальцы.
- Что за гусарщина? Давай еще стекла побей в лавках.
Дома было пусто - она не вернулась, а гости, если и стучались сюда, то разминулись с хозяевами.
Гроза наконец докатилась, прогромыхала, молния мигнула. Владимир ссыпал землянику в стакан, сунул под воду.
- А тебя не берет тоска... от этого? - спросил он хмуро, пока Ося ставил шиповник в бутылку. Тот вздохнул устало:
- Мы же говорили об этом не раз. Нельзя построить новую жизнь, думая по-старому. Чувствуя по-старому, заскорузло.
Он смотрел на Осипа - тихого, спокойного, все понимающего Осипа - и все больше хотел сделать что-то, чего тот не поймет, что разобьет его всезнающую невозмутимость. Пусть тоже чувствует боль, смятение... шипы.
Он обхватил ладонью оськин затылок, притянул к себе.
- Что это? - удивился Осип вяло, уклоняясь от его губ.
- А что, ты только разрешенную страсть допускаешь? Разговорчики про мещанство-то только разговорчики...
- Нет, но... - начал Осип со слабым недоумением. Потом выражение его лица изменилось:
- А, ладно. И правда, стоит опытным путем поверить.
Аккуратно снял и сложил очки.
- Вы думаете, Ося Брик исследователь русского языка? А на самом деле он шпик и следователь ВЧК, - хрипло рассмеялся Володя, изучая мягкое, округлое лицо приятеля. Они соприкасались лбами, Ося нахмурился:
- Да, Есенин про меня написал. Проникновенная глупость, как обычно. Как можно быть шпиком, работая в ЧК открыто.
Ростом Володя был выше Оси, но сейчас, опершись задом на стол, оказался вровень; захватил волосы на макушке пожестче, прижал губы губами, заставил раскрыть - Ося как будто был не за и не против, смотрел куда-то сквозь него близоруким взглядом, впустил его язык, не отвечая. Неужели ей такое и нравилось - теплое, но не горячее, податливость, которая ей позволяет вести... бесполезно, Володе никогда таким не стать. Вжался в бедра Оси, чувствуя, что тот не возбужден нисколько, и это успокоило, а вот на Володю уже накатило. Не мог Ося этого не почувствовать - и захотелось, чтобы он испугался, отпрянул - но он только легко погладил по спине, мягко, едрена вошь, сочувственно.
Володя уже соображал, как провести дело, но тут наружная дверь заскрипела, отворяясь. Легкие шаги по коридору, и в раме двери возник ее силуэт.
- Мальчики, что вы тут в темноте...
- Лампочка лопнула, - Ося дернулся отстраниться, подойти к ней, но Володя удержал. Помедлив, она подошла сама и без удивления обняла их обоих.
- Мальчики, я так люблю вас, - она засмеялась, как пьяная. Прислонилась головой к их головам. - Хорошо, что мы... здесь... вместе...