За левым плечом

[russian-classic]

За левым плечом
Автор: Китахара
Бета: Erochibi
Фэндом: Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание»
Персонажи: Раскольников
Рейтинг: G
Жанры: Джен, AU, Эксперимент
Описание: полусонный стимпанковый АУ-текст.


Снилось ему, что он пьян, так уж пьян, что и увидеть не в силах почти ничего, глаза сами собою закрываются, и оттого все вокруг дергается, подскакивает, будто, путешествуя каретою по заснеженной дороге, пытаешься разглядеть что-то через проталину на заиндевевшем стекле.
Было ему тошно и плохо, и до того хотелось рассмотреть, что это за люди вокруг, что за комната и отчего все, весело хохоча, укладываются спать прямо на пол, только веки сами собой опускались, и это обидно было.
А его тащили, подхватив подмышки, к циновке в углу, да после там и бросили. И он закрыл глаза, и наконец-то тихо, покаянно заплакал.

Раскольников проснулся, почувствовал, что, лежа лицом в подушку, примял полуприподнятое веко на левом глазу; теперь его неприятно жгло. "Вот отчего эта боль во сне, и невозможность что-то разглядеть, и, пожалуй, все прочие фантасмагории!" - подумал в типичной для себя манере Раскольников. Он встал, вышел в маленькую кухоньку, шлепая босыми ступнями по ледяному полу, отвернул кран и умылся холодной водою. Был субботний полдень, снег за окном блестел и переливался совсем уж сказочно. Раскольников подумал, что стоило бы выйти на улицу, прогуляться до расположенного неподалеку рынка.
Он подошел к окну, положил руки на подоконник и вздрогнул всем телом: при свете дня, в абсолютно прозрачном стекле неведомым образом отразилась стоящая за спиной Раскольникова женщина. Голова ее была неестественно склонена набок, на лице застыла кривая усмешка. Из-под волос, прямо на лоб и оттуда вдоль носа на щеку текла струйка крови так, что казалось, будто покойница плачет кровью.
Раскольников крепко зажмурился, с силой провел ладонями по лицу.
Когда он снова посмотрел в окне, стекло снова стало прозрачным и за окном был только снег.

В рядах рынка яблоку негде было упасть; везде сновали хозяйки с сумками, пакетами, корзинами, выбирали товар, торговались с палаточниками, спорили, бранились.
Раскольников шел, стараясь не зацеплять встречных плечами, не вполне уверенный, зачем вышел на улицу. Рядом с одной из маленьких галантерейных лавок он вдруг увидал переговорный пункт и вспомнил, что ради него и пошел на рынок в выходной. Перебрав в кармане звонкую мелочь, Раскольников толкнул стеклянные двери и вошел в полутемное помещение.
Служитель за стойкой развел руками: в единственной кабинке было занято - какая-то разодетая во все модное светловолосая барышня горячо рассказывала что-то невидимому собеседнику, прижимая к груди свободную руку.
Пришлось обождать.
В ожидании Раскольников рассматривал грязные стены, дубовые нетесаные доски стола, за которым можно было посетителю набросать телеграмму, и небритое лицо служителя, удивительно подходившее к обстановке.
Он уже снова не был уверен, зачем зашел сюда, впрочем, уйти просто так было глупо.
Наконец, барышня вышла из кабинки и улыбнулась служителю.
- Что там отец, Софья Семеновна? - заискивающе спросил тот, подаваясь вперед всем телом, словно хотел быть к девушке как можно ближе.
- Все пьет, батюшка, все пьет, - вздохнула вполне еще молодая Софья Семеновна, так голосом выделив этого "батюшку", что сразу стало понятно, что ничего от ее милости престарелому испитому служителю не светит. - Всю семью сама тяну, поверите ли. Ну, до встречи, батюшка.
Ехидно повторив "батюшку", Софья Семеновна вышла на улицу, придерживая полы длинной искусственной шубки.
- Шлюха чертова, - сплюнул сквозь зубы служитель. - Да вы проходите, уж свободно.
Раскольников пожал плечами, взглянул еще раз на двери и, наконец, вошел в переговорную кабину.
Ему подумалось отчего-то, какой, должно быть, красивой и невинной была эта Софья в юности.
Впрочем, в юности все красивы и невинны, это уж наверное.
Раскольников бросил несколько монет в небольшой выдвижной контейнер и, сняв с аппарата круглый динамик, приложил его к уху.

- Родя? Ты что это? - голос Пульхерии Александровны из железного кругляша был едва слышен. - Случилось чего?
Раскольников молчал, пытаясь вспомнить, что хотел сказать матери, но ничего толкового в голову не приходило.
- Ты здоров ли, Родя? - словно решила подсказать мать.
- Нет, матушка, не совсем, - отвечал Раскольников, откашлявшись. - Вот уже несколько дней мне нездоровится, и...
- А, - равнодушно прервала его Пульхерия Александровна, будто почувствовав, что разговор сворачивает по накатанной дорожке. - Помнится, у тебя напротив дома аптека. Шел бы да и купил чего.
- Хорошо, матушка, - ответил Раскольников и внезапно собрался с духом сказать то, что порывался сообщить каждую субботу вот уже десяток лет: - Я убил...
- ...тьму времени, болтая со мной, старухой, вместо того, чтобы пойти лечиться, - отрезала мать. - Я передам от тебя привет твоим племянникам, Родя.
Раскольников положил кругляш на аппарат, прерывая разговор, прислонился лбом к стеклу и закрыл глаза.
Старуха за спиной криво улыбнулась. Если бы могла, погладила бы ободряюще по плечу.

Возвращаясь домой, Раскольников вспомнил, что вышел на улицу в сапогах на босу ногу: как у всякого холостяка, носки у него постоянно то рвались, по терялись, а стирать их уж и вовсе было лень. Нащупав в кармане купюру, он подошел к ближайшей палатке и попросил у барышни пару. Барышня взяла деньги, протянула Раскольникову пару черных носков, помахала ими у него перед носом и, дико засмеявшись, выбежала из-за прилавка и понеслась по рядам, что-то несвязно крича.
Раскольников отчего-то испугался и хотел рвануть за ней, помня, что носок непременно, непременно нужно отобрать и спрятать, потому что на нем ведь кровь, потому что улика...
Раскольников быстро воровато оглянулся и увидел в конце ряда Порфирия Петровича. Тот стоял у лотка с дешевыми китайскими статуэтками, вертел в руках фигурку Фемиды и благосклонно, одобрительно улыбался, глядя на Раскольникова.
Раскольников снова, как тогда, дома, с силой потер лицо руками. Порфирий пропал, как не было.
- До чего прямолинейна моя совесть, - криво ухмыльнулся Раскольников, рассуждая вслух. - Одна сумасшедшая - и я уже раскис и утратил мужество, и фантомы мне вот уже всякие чудятся.
Он взял с прилавка первую подходящую пару и, не глядя, сунул в карман пальто.


Ночью Раскольникову снова снилась та же странная комната, только теперь он смог ее как следует разглядеть.
В комнате, прямо на полу, расположились Заметов, Порфирий Петрович, Разумихин и Зосимов, какие-то все помятые, небритые, страшные. Все они о чем-то горячо спорили, иногда тыкая в Раскольникова пальцами.
- Да он это, говорю вам, - твердил Разумихин, хохоча, и указывая на товарища студенческих лет. - Больше ведь некому!
- Я не убивал! - кричал Раскольников, отступая к стене. - Это маляр!
Все вдруг удивленно замолчали.
- Мы вовсе не о том говорили, батюшка, а о вашей выходке у Мармеладовых, да только раз уж вы признаться надумали...

Раскольников проснулся, тяжело дыша, и долго слепо таращился в темный потолок. Ему часто снилось, будто он все еще студент, и живет в Петербурге, хотя он переехал десять лет тому назад, как раз после того, как совершил задуманное. И странный это был какой-то Петербург, к тому же: ни переговорников, ни электричества, ни дребезжащих трамваев, везущих работяг к коптящим заводам. Никаких следов Большой Войны, никаких цеппелинов в небе.
Раскольникову снилось, что он бегал на место преступления через несколько дней после убийства, снилось, что подолгу говорил с какой-то проституткой и плакал ей в колени, каясь в содеянном, снилось, что рассказывал Заметову, безумно сверкая глазами, где спрятал кошель с деньгами, а после таки и признался в участке, и семь лет провел в Сибири на каторге, очищаясь духовно и телом умирая.
В снах он долго и пламенно рассуждал о Наполеонах и черни, тайно причисляя себя к первым и дрожа при том от страха.
В такие ночи Раскольников вставал с кровати и шел на балкон. Зло курил, глядя на луну, стуча зубами от холода, и думал о том, что только дурак сравнит себя с Наполеоном. И только дурак после Большой Войны пойдет убивать, чтобы проверить идею и себя на прочность.
Он никогда не был близко знаком с набожными проститутками и уж точно не выбрасывал кошель с крадеными деньгами.
Его семья с того и теперь жила, приумножая капиталы.
Это все ради них, все ради них, все ради...

В такие ночи старуха, стоя за спиной Раскольникова, улыбалась особенно криво и гадко и качала мертвой головою, не веря ни слову.