***

[russian-classic]

Название: Обречены на любовь.
Пейринг: Онегин/Ленский; своевольный орджинал.
Рейтинг: PG
Размер: мини
от автора: да простит меня артист оперы, именем которого я воспользовался, но он так хорошо играл и пел партию Онегина, что вдохновил меня до крайности.

Онегин поднял пистолет и, не целясь, отвернувшись в сторону, словно все происходящее было ему невыносимо, выстрелил. Владимир пошатнулся, мертвенная бледность залила мгновенно его лицо, и, сделав пару шагов навстречу Евгению, он повалился на снег.
Сцену залил кроваво-красный свет, в зале повисла тишина. Евгений встал на колени перед поэтом и приподнял его, словно пытаясь заглянуть в глаза; откуда-то сверху посыпался блестящий в свете прожекторов снег, и тяжелый занавес медленно закрылся.
Было совершенно очевидно, что у зрителей перехватило дыхание. Сцена имела успех.
- Это было невероятно!
Тонкий, невысокий мужчина аккуратно отирал с век густую черную краску, когда я буквально ворвался в гримерную, искрясь энтузиазмом.
- Что именно привело тебя в такой восторг?
Он смотрелся странно, когда улыбался уже своей, а не онегинской улыбкой, но глаза его еще блестели в окружении черных линий грима так, как могли блестеть только у Евгения – холодно и жарко одновременно, пристально, серьезно. Я сконфузился, сам не знаю, отчего, и уже спокойнее ответил:
- Дуэль; то есть и все остальное, конечно, тоже, но дуэль… как можно было так играть?! Ты превзошел все мыслимое и немыслимое, вокруг меня сидели люди и все, как один – со слезами на глазах.
Он одним движением стер с тонких губ алую краску и принялся за баки, которые я так любил и всегда жалел, что по окончании выступления их приходится снимать. В глазах у него наконец-то появилась обычная добрая улыбка, и Онегин словно бы испарился, исчез из гримерной, оставляя нас наедине.
- Дух, мой друг, дух произведения. Каждым артистом – если только он истинный артист, конечно – на время исполнения роли овладевает его герой, ты не знал об этом?
- Послушай, это не смешно, я искренне восхищен, а ты постоянно пытаешься отшутиться от признания своих заслуг.
- Я вовсе не шучу, - он многозначительно глянул на меня через зеркало, причем один из баков презабавно повис у него на щеке, - я абсолютно серьезен, и немного удивлен, что ты не знаешь… хотя, наверное, это известно только нам, артистам театра – такие вещи из родных стен не выносятся.
Я изобразил самую недоверчивую мину, на которую был способен; к мистике я склонности не имел, а театральное закулисье в иные минуты вообще не мог переносить. Мужчина одернул на плечах фрак, кивнул своему отражению в зеркале, уже совсем мало походящему на Онегина, и заметил:
- Если хочешь, я могу тебе показать этих двоих… у нас завтра еще один выход с этой оперой, так что они проведут в театре всю ночь, мы сможем их увидеть.
- Кого – их? – я недоуменно моргнул.
- Евгения и Владимира, конечно, - невозмутимо объяснил мой собеседник. – Онегин уже привык, что артисты бывают в театре по ночам, то роли тут разучивают, то просто… а Володя – нет, но всегда улыбается, если кому-нибудь встретится, он нас всех любит, поэт.
Мне показалось, что гримерка медленно поплыла вокруг меня от такой невообразимой чуши.
- Я тебе серьезно говорю, тут с нами все произведение живет, просто сходи со мной и взгляни.
Я вздохнул. Этот человек с самого нашего знакомства покорил меня своим умом и добротой, своим замечательным талантом и голосом, я никогда бы не смог заподозрить его во лжи или столь неудачной шутке. Но то, что его слова походили на бред сумасшедшего, отрицать не приходилось.
Однако, идея о том, чтобы провести ночь в здании театра, была слишком заманчива; пожалуй, именно об этом я мечтал с первого посещения главного концертного зала, который произвел на меня какое-то магическое впечатление.
- Ладно, посмотрим.
Он снова взглянул на меня, и я понял, что Онегина при нашем разговоре не было.

***

Несколько неярких прожекторов освещали сцену, зал был погружен во мрак.
Мой знакомый придержал меня за руку, когда я рванул было вперед, огибая ряды сидений:
- Тсс, куда ж ты так несешься, шальной? Просто смотри.
Мне показалось, что он захотел прибавить «и чувствуй», но сдержался, хотя мы никогда не боялись излишней вычурности выражений – так его приучила роль, а меня – любовь к литературе.
Я остановился. Огляделся вокруг, вздохнул; сам аромат этого театра показался мне предвестником чего-то особенного, в нем ясно слышалось шуршанье платьев дам, незаметный скрип от блестящей туфли щеголя, соприкоснувшейся с паркетом, негромкий разговор в тесных кружках…
Мы уселись где-то на двадцатом ряду от сцены, и артист прикрыл глаза, втянул в себя воздух, я догадался, что он чувствует то же самое, что и я. В лучах света над сценой закружился маленький кусочек фольги, бывший снегом в постановке. В театре было тихо.
Так мы сидели с полчаса, и я уже начал скептически поглядывать на спутника, как вдруг он очнулся и тронул меня за руку. Я вздрогнул – таким неожиданным было прикосновение – и он шепнул мне с улыбкой, которую я почувствовал в темноте:
- Смотри…
Из-за кулис неторопливо шагнул молодой мужчина в темном рединготе с плеткой для лошади в руке. Голова его была чуть наклонена назад, так что он оглядел сцену из под полуопущенных век, остановился посреди нее и, словно бы в задумчивости, промолвил:
- Игра идет более, чем достойно, определенно, в этих artistes есть талант. Как думаешь ты, mon cher?
- Я сочинил о них стихи, - донеслось из противоположных кулис приглушенно, но бодро, - ты будешь слушать?
- Лучше запиши их в свой альбом expériences spirituelles, который я перелистываю каждый день – пусть там появится хоть что-то, не касающееся меня.
Мужчина легко усмехнулся, и в следующий миг из-за кулис показался его собеседник – высокий, хрупкий молодой человек с бумагами в руках, с немного взлохмаченными черными волосами и рассеянным взглядом. Он подошел к мужчине вплотную и, глядя в бумаги, заметил:
- Я попрошу тебя не попрекать меня этим, я не виноват, что ты настолько напорист и насмешлив, что я не мог не дать тебе прочесть… это означало бы вызвать твою холодность или твою язвительность, одно не лучше другого.
- Какое обвинение, господин Ленский, я даже и не думал бросить вам упрека. Как вы нашли дуэль?
- Ты был превосходен, - молодой человек поднял лицо к собеседнику, и мне показалось, что на этом лице, удивительно красивом, с тонкими одухотворенными чертами, темными глазами, была какая-то беспомощность, нервность рядом со спокойным лицом мужчины, - j'ai toujours voulu mourir sur vos mains.
- Tellement tu me comprends? *
- Настолько, что умираю уже в…
- В тридцать седьмой раз.
- Да, в тридцать седьмой, а завтра придется умирать снова, - Владимир – я не сомневался уже в том, что это был он – развел руками.
Онегин, только Онегин мог сделать то, что сделал мужчина в следующую минуту. Он привлек Ленского к себе, ровным движением забрал у него бумаги и склонился к его лицу, так что Владимир встревожено вскинул на Евгения взгляд, но тот только коротко прикоснулся губами к его щеке.
А затем – у меня сердце сделало цирковое сальто – Онегин обернулся в темноту зала и, глядя прямо на нас двоих, вздернул резко очерченную бровь:
- Господин Янковский, я все понимаю, но не изволите ли вы оставить на на некоторое время tete-a-tete?
Кажется, ему пришлось выводить меня из зала, крепко держа за предплечье, потому как сам я двигался неровно и крайне неуверенно. Как знать, может, после встречи с Онегиным и Ленским и земля запросто могла бы уйти у меня из под ног.
И в этом не было бы ничего удивительного.

***

В гримерке сидел молодой артист. Когда он улыбнулся нам, входящим, навстречу, я сразу вспомнил, как зрители не отпускали его с пару минут, аплодируя без конца и края, сразу после сцены дуэли, когда он уже отыграл свою роль.
- Ну что, там, как всегда? – его блестящие черные глаза живо напомнили мне Ленского в момент, когда казалось, что Онегин неминуемо его поцелует.
- Да, но сейчас их лучше не тревожить.
- Что ж, пойду поучу в фойе, - легко согласился артист и, выходя из грмерки, остановился напротив моего знакомого, чтобы пожать его руку – не обычным мужским пожатием, а простым мягким касанием пальцев и ладоней, словно бы они передавали друг другу что-то, зажатое в кулаке.
Мой знакомый блеснул на него внимательным и многозначительным взглядом, а молодой артист быстро поднял на него взгляд; в этот момент он выглядел немного растерянным.
И тут меня ударила догадка.
- Ты в него влюблен? – получилось так, словно я забавлялся происходящим, и слишком быстро после того, как закрылась дверь гримерки.
- Ну конечно, - мой сопровождающий отвел взгляд с улыбкой, - а ты, я вижу, все понял.
- Я зря сомневался, ты же хочешь, чтобы я это признал, так? Но почему вы…
- Кажется, артисты, которые сыграли их, обречены на любовь.
Я судорожно кивнул. Еще хотел добавить, что не простые артисты, а те, кто умудрился сыграть так, чтобы им понравиться, но, видимо, господин Янковский не любил чрезмерных похвал.
Еще я подумал, как в эту минуту Онегин мог целовать Ленского прямо посреди сцены, в перекрестном свете нескольких прожекторов…
Владимир совершенно точно был смущен, подумал я.


* - я всегда мечтал умереть на твоих руках.
- Ты так высоко меня ценишь?