Автор: Евгений Базаров Фэндом: Тургенев И.С. «Отцы и дети» Персонажи: Евгений Базаров Рейтинг: G Жанры: Флафф, Философия, ER (Established Relationship) Размер: Драббл, 1 страница Публикация на других ресурсах: Да пожалуйста, только авторство укажите
читать дальше На Базарова нахлынул романтизм. Такое страшное и необъяснимое явление случилось с ним, когда Евгений сидел в своём кабинете в родительском доме и меланхолично набрасывал на бумагу черты какого-то лица. Росчерк, росчерк - и вот плумесяцами появились брови. Росчерк, ещё один - кривятся чернильные губы. Росчерк и... клякса! Базаров морщится и комкает лист. "Да что ж это со мной?"- досадливо спрашивает он неизвестно кого. Евгений хотел написать план одного важного мероприятия, но на ум ничего не шло. Поэтому он и сидел, бесполезно расчёркивая бумагу. На столе стояла бутылка с остатками коньяка. Солнце, проникающее в комнату через разгороженное окно, по-озорному играло в золотистой жидкости бутылки. "Любовь со мной?" - думает Базаров, ища глазами стакан. Последний не находится, и Евгений делает глоток прямо из горлышка бутылки. "Любовь, - проговаривает он. - Тьфу, слово-то какое мерзкое! Нет любви!" Базаров делает ещё глоток и уже громче повторяет: "Нет любви! Я же учёный, а мы знаем, что это за таинственные отношения между мужчиной и женщиной!Все восхваляют её, говорят, что это великое чувство. Да, полюбить - испытание, а выдержать эту муку... И не поймёшь тут, как любить надо. Любовь как бабочка: сильно сожмёшь - сломаешь крылья, а отпустишь - улетит. Да что же за мысли, - он уже начинает сердиться на себя. - Нет любви!" И тут же мысленно переносится... Жар, бред, какие-то неясные образы. И её рука, касающаяся разгорячённого лба. И её губы. Шёпот... "Нет, - уже мысленно продолжает Базаров, - конечно, не от любви я вылечился тогда. Любовь же не лекарство. А сейчас... А может, и не любовь меня посетила?..Так, романтизм пустой!" И тут же осекается:"Э, нет, без любви тут дело не обошлось. Иначе как же я через неделю женюсь на этой Одинцовой?" Базаров допивает коньяк и снова берётся за перо. Нужен хотя бы список гостей. Через час приедет Анна Сергеевна.
Яой - это зло. И не важно, что это зло занимает кучу гигабайт на моем компе!
Название: Мысленно сменить зиму на весну и влюбиться Автор: Марго Ивановна Бета: Eminson Произведение: Отцы и дети Персонажи: Базаров/Кирсанов Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Романтика, PWP Размер: Мини Дисклаймер: и на что не претендую Описание: действие происходит ещё до событий, которые упомянул уважаемый Иван Сергеевич Тургенев. Посвящение: всем кто на уроках литературы витает в облаках, да и вообще своему последнему уроку литературы в школе читать дальше Зимний Петербург – завораживающее зрелище. Время словно чуть замедляет свой ход, а имперское величие будто покрывается пылью. Молодого Кирсанова всегда приводили в трепет подобные картины, а идущий рядом Базаров заставлял юношеское сердце биться ещё чаще. Странно, но обычно очень импульсивный и не любивший слушать других Евгений шёл по заснеженной мостовой очень спокойно и даже не перебивал Кирсанова. Аркадий же был безумно счастлив такому положению дел: его слушали, а значит, его мысли были интересны. Евгений даже отвечал. "Коротко, но крайне метко", - думал про себя Кирсанов.
На самом же деле Базарову была абсолютно безразлична пустая болтовня своего спутника, который лишь цитировал прочитанное на днях. Однако, Аркадий столь откровенно излагал свои взгляды, что привлекал к себе слишком много внимания, и любопытство прохожих уже не могло не беспокоить идущего рядом Евгения.
- И всё же, мне кажется, что зима ведь и создана в белых тонах, чтобы начинать свою жизнь с белого листа, - Аркадий смотрел куда то вдаль и сразу становилось ясно, что, несмотря на все заверения о полной убеждённости в мировоззренческих позициях нигилизма, он оставался романтиком. - Да, подействовал же на тебя морозец, Аркадий, - Базаров смотрел на румяное от мороза лицо молодого человека и немного смутился, - Пойдем всё же в дом.
***
Зима – честное время года, как всегда считал Базаров. Холодное и чистое, но оно никогда не успокаивает человеческие страсти, никогда не спрячет под пушистый снежный покров людские мысли и чувства.
Они вошли дом. Базаров стряхнул с плеч Аркадия снег и изучающее посмотрел на реакцию молодого человека. Кирсанов нервно и немного удивлённо посмотрел на Евгения и проследовал в комнату.
Базаров снимал не очень просторную квартиру, которая состояла всего из трёх комнат, причём одну из них занимала его лаборатория, другую – всевозможные реактивы и незавершённые эксперименты. Лишь пройдя в дальнюю комнатушку, можно было заметить личное пространство хозяина квартиры.
В доме было чуть теплее, чем на улице, поэтому Базаров развёл огонь в камине.
- Не мог не заметить взглядов, которые ты на меня уже давно бросаешь, - Евгений посмотрел на юношу, тот, в свою очередь, потерял дар речи и был похож на рыбу, которую выбросило на берег. Базаров же ничуть не смутился сказанному и подошёл ближе к Аркадию. - Евгений, о чём вы? - он тут же выдал себя с потрохами предательским румянцем, проступившим на щеках ещё сильнее, чем на морозе, и отступил на шаг назад. - Всегда было интересно, что же такого люди находят в представителях своего же пола,- он вплотную приблизился к Аркадию, который потерял всякую волю под взглядом Евгения.
Кирсанов сделал шаг в сторону, чтобы уйти, убежать прочь от этого изучающего взгляда, под которым чувствовал себя как бабочка, наколотая на булавку. Базаров же подошёл вплотную к нему и легко скользнул по лацкану пиджака юноши вверх, притянул его ближе и поцеловал. Аркадий попытался вырваться, но был удержан крепкими руками. Базаров понимал, что вскоре под его напором всё сопротивление спадёт на нет. И он оказался прав. По прошествии нескольких минут, молодой человек прекратил все попытки отстраниться и сдался на милость победителю. Поцелуй был разорван, когда им обоим уже совсем не хватало воздуха.
- Заешь, вопреки распространенному мнению, гомосексуализм свойственен не только человеку, но и многим животным, например, многие птицы… - Ну, почему именно в такой момент! – Кирсанов не мог понять зачем же было его провоцировать ради подобной лекции в столь пикантный момент, но не стал тратить время на разглагольствования и причитания. На этот раз он решил взять инициативу на себя, потому что, если бы Базаров получил ещё хоть пару секунд для своего монолога, то всё, что он сам и затевал, пошло бы прахом, точнее, стало бы ему не интересным.
В комнате было всё ещё холодно, но Базаров всё же стянул с себя уже лишний пиджак, а пиджак Аркадия уже давно был брошен на ледяной пол. Вскоре туда отправились и рубашки.
Евгений понимал, что просто стоять и целоваться посреди комнаты как минимум глупо, поэтому подтолкнул юношу к постели. Ледяные простыни сразу неприятно резанули по коже.
- Не знаю, что сейчас больше сводит меня с ума: то, что ты можешь со мной сделать или то, что ты это делаешь, – говорил Аркадий. А Базаров даже не находил, что ответить, – он считал, что слова тут абсолютно лишние и поэтому предпочитал выказывать восхищение ласками, поцелуями и объятьями. Он, наклоняясь, как то по-звериному целовал его в шею, в то место, где она переходит в плечо, властно сжимал руки на его спине, сильнее притягивая к себе. Затем, облизав член Аркадия по всей длине, насладившись при этом громкими стонами, взял его в рот. Он собирался растянуть это удовольствие подольше и водил языком по твердой поверхности нестерпимо медленно. Тут Аркадий вообще перестал соображать что-либо и лишь пытался податься вперед, чтобы наконец-то достигнуть желанной разрядки. Базаров уловил нужный момент и обхватил член партнера губами, от чего тот застонал и вцепился ему в волосы, притягивая к себе и кончая.
Когда Кирсанов размышлял о Базарове в этом смысле, он слабо себе представлял, каким будет он в постели, Аркадий вообще мало что в этом смыслил. Он был готов к любому повороту событий. Но вот сейчас, лёжа на небольшой кровати рядом с ним, он чуть не задыхался, когда Евгений касался языком анального отверстия, стараясь проникнуть глубже. Потом язык сменили пальцы, нежно массируя, и он уже не мог больше терпеть этих пыток, прося сделать с ним хоть что-нибудь. Его просьба была тут же исполнена.
***
К утру поленья в камине уже все прогорели, и прохлада в комнате напомнила, что на улице всё ещё зима. Но было ощущение, что зимний снег вдруг стаял, и уже наступила весна.
Первым проснулся Базаров, почувствовав холод, царивший в комнате. Он нехотя встал, впуская студёный воздух под одеяло. Сбоку всё ещё мирно спал Аркадий, однако, назойливая утренняя прохлада заставила его вынырнуть из сладкого сна. Пока он боролся с сонливостью, Базаров уже оделся и привёл себя в порядок.
- Уже почти одиннадцать. Ты собираешься пролежать здесь весь день? – ледяной тон заставил полностью исчезнуть сладкую дымку романтики и сказки, напомнив, что перед ним всё тот же Базаров, - Ах, да, я совсем забыл, что по всем правилам присущим тебе следует разъясняться, - дальше Кирсанов уже не слушал, на душе было противно от мысли, что человек, который ему дороже всего на свете, без зазрения совести сыграл на его чувствах и сейчас ведёт себя как ни в чём не бывало, - …не переживай, - единственное, что донеслось до него сквозь вакуум понимания, что ничего из этого не выйдет.
Базаров вышел из комнаты с тяжёлым чувством на душе и пониманием того, что зима всё ещё продолжается и закончится она ещё не скоро.
"Эта красота неземная - не дар Божий! Это морда моя!" (с)
Название: "Только умереть, умереть за него!" Автор:Natty~inorganic:koneko Фэндом: Толстой Л.Н. «Война и мир» Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш (яой), Романтика Предупреждения: OOC Размер: Драббл Статус: Закончен Дисклеймер: На права не претендую Описание: Если бы Николай смог попасть к государю... (см. том 2 часть 2 глава XX) Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора P.S. Чтобы прочесть фанфик на фикбуке, можно пройти по ссылке ficbook.net/readfic/19665
читать дальшеНиколай стоял у запертой двери, прислушиваясь к звукам за ней. Его щеки пылали от стыда и удовольствия, которое он испытывал, лишь представив себе встречу с государем. Собравшись с силами, Ростов постучал. Ожидание ответа показалось вечностью. Вдруг Николай подумал, что все это неправильно, что нельзя ему так нагло и бесцеремонно нарушать покой государя. Но рассуждения Ростова прервал звук открывшейся двери. На ее пороге стоял Александр. Осмотрев графа сверху вниз, император жестом предложил ему войти в комнату. Николай не мог поверить своему счастью. "Неужто государь позволит мне говорить с ним?.." — С чем вы ко мне пожаловали? — Александр медленно опустился в кресло и посмотрел на Ростова в ожидании ответа. Молодое лицо императора вновь поразило графа своей красотой: понимающие глаза, наполненные любовью (как казалось Николаю), мягкая улыбка, от которой на собственных глазах застывали слезы счастья. Жесты и движения государя были плавные и грациозные, словно он плыл по воздуху. Все в Александре было настолько прекрасно, что Николай упал перед ним на колени и дрожащим голосом начал говорить, будто оправдываясь: — Г-граф Ростов... Я к Вам... от Генерала Денисова... Он.. Я... — Что вы, встаньте же, — император протянул руку в белой перчатке Николаю, и тот, крепко взяв ее, прижал к своей груди. — Я...послушайте. Выслушайте меня, Ваше Величество! Я Вас... Понимаете... Когда впервые Вас увидел... У меня в душе что-то перевернулось... — Успокойтесь, сядьте, — Александр попытался поднять Ростова, не убирая своей руки из его ладони. — Нет, нет, постойте!.. — граф резко встал на ноги и вплотную приблизился к государю, глядя на него полными слез глазами, — Я люблю Вас... Люблю с той самой минуты, когда заметил издали... Вы вольны делать со мной что угодно! Моя никчемная жизнь в Ваших руках! Она только для Вас, мой государь Александр... Да, да... мой... Всё это время император молча слушал Николая, отведя взгляд в сторону и пытаясь не показать смущения. Ему приятно было слышать такие слова от человека, защищающего свою Родину, свой народ, своего государя. Но почему-то это "люблю" показалось Александру не простым словом... А чистым, светлым и искренним признанием, сказанным от всего сердца. — Я рад, что вы любите то, что защищаете и... — Нет, вы не поняли меня!.. — ноги Ростова становились ватными и он едва не падал, от глубокого ласкового голоса государя. Николай приподнял голову и проговорил ему на ухо чуть хриплым возбужденным голосом: — Я люблю Вас по-настоящему, всей душой... Кровь ударила Ростову в голову, и он, поддавшись порыву, коснулся своими губами губ Александра. Император вздрогнул от неожиданности, но не отстранился. Поступок графа был более чем странным и возмутительным, но государь лишь позволил Николаю крепче прижать его к себе.
За левым плечом Автор: Китахара Бета: Erochibi Фэндом: Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание» Персонажи: Раскольников Рейтинг: G Жанры: Джен, AU, Эксперимент Описание: полусонный стимпанковый АУ-текст.
читать дальше Снилось ему, что он пьян, так уж пьян, что и увидеть не в силах почти ничего, глаза сами собою закрываются, и оттого все вокруг дергается, подскакивает, будто, путешествуя каретою по заснеженной дороге, пытаешься разглядеть что-то через проталину на заиндевевшем стекле. Было ему тошно и плохо, и до того хотелось рассмотреть, что это за люди вокруг, что за комната и отчего все, весело хохоча, укладываются спать прямо на пол, только веки сами собой опускались, и это обидно было. А его тащили, подхватив подмышки, к циновке в углу, да после там и бросили. И он закрыл глаза, и наконец-то тихо, покаянно заплакал.
Раскольников проснулся, почувствовал, что, лежа лицом в подушку, примял полуприподнятое веко на левом глазу; теперь его неприятно жгло. "Вот отчего эта боль во сне, и невозможность что-то разглядеть, и, пожалуй, все прочие фантасмагории!" - подумал в типичной для себя манере Раскольников. Он встал, вышел в маленькую кухоньку, шлепая босыми ступнями по ледяному полу, отвернул кран и умылся холодной водою. Был субботний полдень, снег за окном блестел и переливался совсем уж сказочно. Раскольников подумал, что стоило бы выйти на улицу, прогуляться до расположенного неподалеку рынка. Он подошел к окну, положил руки на подоконник и вздрогнул всем телом: при свете дня, в абсолютно прозрачном стекле неведомым образом отразилась стоящая за спиной Раскольникова женщина. Голова ее была неестественно склонена набок, на лице застыла кривая усмешка. Из-под волос, прямо на лоб и оттуда вдоль носа на щеку текла струйка крови так, что казалось, будто покойница плачет кровью. Раскольников крепко зажмурился, с силой провел ладонями по лицу. Когда он снова посмотрел в окне, стекло снова стало прозрачным и за окном был только снег.
В рядах рынка яблоку негде было упасть; везде сновали хозяйки с сумками, пакетами, корзинами, выбирали товар, торговались с палаточниками, спорили, бранились. Раскольников шел, стараясь не зацеплять встречных плечами, не вполне уверенный, зачем вышел на улицу. Рядом с одной из маленьких галантерейных лавок он вдруг увидал переговорный пункт и вспомнил, что ради него и пошел на рынок в выходной. Перебрав в кармане звонкую мелочь, Раскольников толкнул стеклянные двери и вошел в полутемное помещение. Служитель за стойкой развел руками: в единственной кабинке было занято - какая-то разодетая во все модное светловолосая барышня горячо рассказывала что-то невидимому собеседнику, прижимая к груди свободную руку. Пришлось обождать. В ожидании Раскольников рассматривал грязные стены, дубовые нетесаные доски стола, за которым можно было посетителю набросать телеграмму, и небритое лицо служителя, удивительно подходившее к обстановке. Он уже снова не был уверен, зачем зашел сюда, впрочем, уйти просто так было глупо. Наконец, барышня вышла из кабинки и улыбнулась служителю. - Что там отец, Софья Семеновна? - заискивающе спросил тот, подаваясь вперед всем телом, словно хотел быть к девушке как можно ближе. - Все пьет, батюшка, все пьет, - вздохнула вполне еще молодая Софья Семеновна, так голосом выделив этого "батюшку", что сразу стало понятно, что ничего от ее милости престарелому испитому служителю не светит. - Всю семью сама тяну, поверите ли. Ну, до встречи, батюшка. Ехидно повторив "батюшку", Софья Семеновна вышла на улицу, придерживая полы длинной искусственной шубки. - Шлюха чертова, - сплюнул сквозь зубы служитель. - Да вы проходите, уж свободно. Раскольников пожал плечами, взглянул еще раз на двери и, наконец, вошел в переговорную кабину. Ему подумалось отчего-то, какой, должно быть, красивой и невинной была эта Софья в юности. Впрочем, в юности все красивы и невинны, это уж наверное. Раскольников бросил несколько монет в небольшой выдвижной контейнер и, сняв с аппарата круглый динамик, приложил его к уху.
- Родя? Ты что это? - голос Пульхерии Александровны из железного кругляша был едва слышен. - Случилось чего? Раскольников молчал, пытаясь вспомнить, что хотел сказать матери, но ничего толкового в голову не приходило. - Ты здоров ли, Родя? - словно решила подсказать мать. - Нет, матушка, не совсем, - отвечал Раскольников, откашлявшись. - Вот уже несколько дней мне нездоровится, и... - А, - равнодушно прервала его Пульхерия Александровна, будто почувствовав, что разговор сворачивает по накатанной дорожке. - Помнится, у тебя напротив дома аптека. Шел бы да и купил чего. - Хорошо, матушка, - ответил Раскольников и внезапно собрался с духом сказать то, что порывался сообщить каждую субботу вот уже десяток лет: - Я убил... - ...тьму времени, болтая со мной, старухой, вместо того, чтобы пойти лечиться, - отрезала мать. - Я передам от тебя привет твоим племянникам, Родя. Раскольников положил кругляш на аппарат, прерывая разговор, прислонился лбом к стеклу и закрыл глаза. Старуха за спиной криво улыбнулась. Если бы могла, погладила бы ободряюще по плечу.
Возвращаясь домой, Раскольников вспомнил, что вышел на улицу в сапогах на босу ногу: как у всякого холостяка, носки у него постоянно то рвались, по терялись, а стирать их уж и вовсе было лень. Нащупав в кармане купюру, он подошел к ближайшей палатке и попросил у барышни пару. Барышня взяла деньги, протянула Раскольникову пару черных носков, помахала ими у него перед носом и, дико засмеявшись, выбежала из-за прилавка и понеслась по рядам, что-то несвязно крича. Раскольников отчего-то испугался и хотел рвануть за ней, помня, что носок непременно, непременно нужно отобрать и спрятать, потому что на нем ведь кровь, потому что улика... Раскольников быстро воровато оглянулся и увидел в конце ряда Порфирия Петровича. Тот стоял у лотка с дешевыми китайскими статуэтками, вертел в руках фигурку Фемиды и благосклонно, одобрительно улыбался, глядя на Раскольникова. Раскольников снова, как тогда, дома, с силой потер лицо руками. Порфирий пропал, как не было. - До чего прямолинейна моя совесть, - криво ухмыльнулся Раскольников, рассуждая вслух. - Одна сумасшедшая - и я уже раскис и утратил мужество, и фантомы мне вот уже всякие чудятся. Он взял с прилавка первую подходящую пару и, не глядя, сунул в карман пальто.
Ночью Раскольникову снова снилась та же странная комната, только теперь он смог ее как следует разглядеть. В комнате, прямо на полу, расположились Заметов, Порфирий Петрович, Разумихин и Зосимов, какие-то все помятые, небритые, страшные. Все они о чем-то горячо спорили, иногда тыкая в Раскольникова пальцами. - Да он это, говорю вам, - твердил Разумихин, хохоча, и указывая на товарища студенческих лет. - Больше ведь некому! - Я не убивал! - кричал Раскольников, отступая к стене. - Это маляр! Все вдруг удивленно замолчали. - Мы вовсе не о том говорили, батюшка, а о вашей выходке у Мармеладовых, да только раз уж вы признаться надумали...
Раскольников проснулся, тяжело дыша, и долго слепо таращился в темный потолок. Ему часто снилось, будто он все еще студент, и живет в Петербурге, хотя он переехал десять лет тому назад, как раз после того, как совершил задуманное. И странный это был какой-то Петербург, к тому же: ни переговорников, ни электричества, ни дребезжащих трамваев, везущих работяг к коптящим заводам. Никаких следов Большой Войны, никаких цеппелинов в небе. Раскольникову снилось, что он бегал на место преступления через несколько дней после убийства, снилось, что подолгу говорил с какой-то проституткой и плакал ей в колени, каясь в содеянном, снилось, что рассказывал Заметову, безумно сверкая глазами, где спрятал кошель с деньгами, а после таки и признался в участке, и семь лет провел в Сибири на каторге, очищаясь духовно и телом умирая. В снах он долго и пламенно рассуждал о Наполеонах и черни, тайно причисляя себя к первым и дрожа при том от страха. В такие ночи Раскольников вставал с кровати и шел на балкон. Зло курил, глядя на луну, стуча зубами от холода, и думал о том, что только дурак сравнит себя с Наполеоном. И только дурак после Большой Войны пойдет убивать, чтобы проверить идею и себя на прочность. Он никогда не был близко знаком с набожными проститутками и уж точно не выбрасывал кошель с крадеными деньгами. Его семья с того и теперь жила, приумножая капиталы. Это все ради них, все ради них, все ради...
В такие ночи старуха, стоя за спиной Раскольникова, улыбалась особенно криво и гадко и качала мертвой головою, не веря ни слову.
Название:Есть еще жизнь! Автор: Koi suru Akuma Фэндом: Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание» Персонажи: Разумихин/Раскольников, Настасья Рейтинг: NC-17 Жанры: Ангст, Психология, Философия, PWP Описание: Что ж? Я ведь сам выбрал свой путь. Но нет места для него на этом пути. Или может… забыть? Что? Его или путь? Ведь разве смогу ли я утверждать, что ради будущего можно жертвовать жизнями, имея при этом жизнь, которой сам пожертвовать не смогу?
читать дальше Совершенно измученным и разбитым проснулся Раскольников сегодня в шестом часу утра. Голова его гудела, будто то и не голова вовсе, а медный колокол, тяжелый и неподъемный, как те, что творят бой на колокольнях церквей. Молодой человек не мог когда-либо ранее даже представить, что пробудится в столь нехорошем самочувствии. Причиной сего были сны, что преследовали его на протяжении недели с того самого дня, как совершил он свое преступление. Стоило Раскольникову сомкнуть веки в ожидании покоя, перед взором его вновь вставала старуха. Она сидела на покосившемся стуле в уголке, скрючившись и склонив низко простоволосую голову. Он высвобождал из петли под плащом топор и начинал изо всей силы бить старуху по голове. Его одолевало бешенство. А старушка сидела и смеялась, - так и заливалась тихим, неслышным смехом, что с каждым ударом топора становился громче. Так каждое утро просыпался Раскольников в холодном поту, помертвев от ужаса. А затем вскакивал с постели, словно одержимый, кидался в угол, где находилась дыра в обоях, где, как ему казалось, еще могли остаться вещи: будь то коробочка с серьгами или окровавленная бахрома. Наверное, если б Родион знал о последствиях, он так и не решился бы в тот вечер позвонить в двери Алене Ивановне. Рассудок его был затуманен, и с каждым днем все хуже. Не было больше мочи бороться с накатывающимся страхом, и тот вырывался наружу дрожью и неутихающим ознобом. Жажда мучила его. - Настасья! – проговорил он с усилием, смыкая глаза и оборачиваясь от стены. - Эк ведь спит! – вскричала она с негодованием, войдя в коморку, - и все-то он спит! Да ты болен, что ль? Раскольников приподнялся было. Голова его болела; он встал было на ноги и упал опять на диван. - И впрямь болен, - сказала Настасья, склонившись над ним. – Принести тебе что-нибудь, аль нет? - Воды, - произнес Раскольников хрипло, вновь оборачиваясь к стене. - Может чаю-то? - После, - отозвался он и замолк. Через время она вновь вошла со стаканом воды. Сделав пару глотков, Раскольников почувствовал себя лучше, но озноб никак не желал уходить. Настасья вышла, напоследок бросив на Родиона обеспокоенный взгляд. Около двух часов пополудни пришел Разумихин. Взор его был чем-то глубоко опечален, губы плотно сжаты. Единственное, что обрадовало Раскольникова, было то, что Разумихин наведался к нему без Зосимова. Он приподнялся и в этот раз сел, но ничего не сказал ему и глядел в землю. - Родя… - начал Разумихин, беря того за руку, и вдруг вскричал, - да ты горишь! Настасья! Почему вы до сих пор не сделали ему чаю? Разве можно, ответьте мне, оставлять человека со столь сильным жаром одного? Я решительно не могу понять, почему вы не вызвали врача немедленно! – Не надо врача звать! – выкрикнул Раскольников, мгновенно вскакивая на ноги. – Я совершенно здоров! Однако Разумихин усадил его обратно, сжав его плечи сильными руками. - Тебе нельзя вставать. Родя, ну как же здоров? Как же без врача? Ты просто бредишь – это из-за жара. Успокойся, ляг, поспи… - Не зови врача, - вдруг произнес Раскольников вполне спокойно, чем заставил Разумихина слегка отпрянуть от неожиданности. - Ладно, - нехотя согласился он, - но в таком случае, я останусь здесь. И если твое состояние ухудшится… - Как пожелаешь, - оборвал его Родион, опускаясь на тонкую подушку, из которой уже вовсю лезли рыжеватые перья. Он и сам не заметил, как вновь заснул. Старуха опять сидела на стуле. Огромный, круглый, медово-красный месяц глядел прямо в окна. Он стоял и ждал, долго ждал, и чем тише был месяц, тем сильнее стучало его сердце, даже больно становилось. И вновь занес он топор над старушкой, что вся так и колыхалась от хохота. Раскольников нанес удар и второй, но вдруг древко выскользнуло из дрогнувших пальцев, с громким звоном упал на пол окровавленный топор. Он бросился бежать, но вся комната уже полна людей, двери отворены настежь – и всё люди, все смотрят, притаились и ждут, молчат!.. Сердце его замерло, ноги не движутся, приросли… Он закричал и проснулся. Вздрогнул от неожиданного крика задремавший на стуле Разумихин; за окном было темно – уж давно стояла глубокая ночь. Раскольников сел. Холодный пот каплями струился по спине его, отчего сорочка была мокрая. Разумихин не решался нарушить тишину, молча глядя на друга полными беспокойства глазами. Тот молчал. Проснувшаяся муха вдруг с налета ударилась о мутное стекло и жалобно зажужжала. В самую эту минуту Раскольников тихо произнес хриплым ото сна голосом: - Почему ты все еще здесь? - Я же сказал, что останусь на случай чего, - ответил Разумихин. – Тебе неладное приснилось? Ты кричал… Он не ответил, лишь закрыл руками лицо с бледной, почти бумажной кожей. Вновь повисла тишина. - Почему ты здесь? – вновь спросил Раскольников на этот раз в разы громче. - Я ведь сказал давеча… Родион вскочил с дивана, вцепившись Разумихину в горло. - Не ври мне!! Ты следишь за мной, так?! Я никого не убивал, слышишь?! Не я убил старуху!! - Родя… - Разумихин задыхался от цепкой хватки и, когда терпеть стало невыносимо, несильно ударил Раскольникова по лицу, надеясь привести того в чувство. Родион упал на диван, глухо охнув от боли. Бред отступил, и Раскольников обмяк, устремив взгляд в потолок с облупившейся побелкой. - Родя, это… Откуда ты про Алену Ивановну знаешь-то? - Настасья поведала, - через секундную заминку отозвался тот. - Как же от Настасьи, коли я, едва ты заболел, сам взял с нее обещание, что она не скажет, дабы тебя не волновать. Раскольников промолчал, вглядываясь в мрак за окном. «Разве может такое статься, чтоб я умер вместе с той старухой? Я должен был это знать, - думал он с горькою усмешкой, - и как смел я, зная себя, брать топор и кровавиться. Но я же ведь не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я и убил, а переступить-то на иную сторону не преступил… Значит ли это, что я убил и себя? Только и сумел, что убить. Я хочу жить, но уж лучше будет и не жить вовсе. Хоть оттого, что заранее предчувствовал, что скажу себе это уже после того, как убью… Жив ли я сейчас?» - Жив ли я? – повторил он вслух. Разумихин не ожидал столь странного вопроса. Пересев на диван, он взял руку Раскольникова за тонкое, стремительно исхудавшее запястье, прикладывая ладонь к его же груди. Сердце билось спокойно и ровно. - Что чувствуешь? – спросил Разумихин, заглядывая другу в глаза. - Ничего, - ответил Раскольников. Он чувствовал размеренное биение собственного сердца, однако оно не значило для него ничего. Стрелки тоже движутся, но, несмотря на это, часы не становятся от этого живыми. Неожиданно его рот накрыли чужие губы, мягкие и горячие. Сердце пропустило удар. «Сон ли это? Или вновь я брежу? Уж наверное, что брежу…» Мгновение спустя Разумихин отстранился, спросив: - А теперь? - Теперь… - Раскольников облизал сухие от жара губы, задумавшись на секунду, пытаясь понять, - теперь больно. «И правда, невыносимо больно. Что-то грудь изнутри будто раздирает, от непонятного ощущения. Почему же больно-то? Разве не умерли все мои чувства вместе со мной, вместе со старухою ненавистной? Больно ли мне от того, что я убивец, или же… Есть ли разница нынче? Боль все же лучше, нежели смертная пустота». Раскольников как-то странно поглядел в глаза Разумихина и вдруг подался вперед, касаясь вновь его губ поцелуем. «Отвратительно ли то, что я делаю? Уж наверняка. Я сквернее и гаже, чем убитая вошь. О пошлость! О, подлость!.. Но разве может это сравниться с убийством? Да разве с эдаким ужасом хоть что-нибудь может сравниться? Следовательно, нет различий отвратительно это, али нет. Падать ниже уже некуда». Сомнения последние незамедлительно исчезли, и Раскольников обхватил слабыми руками шею друга, углубляя такой зажатый ранее поцелуй. Неприятно скрипнул диван под тяжестью навалившихся на него двух молодых людей. Вновь зажужжала потревоженная муха. Не чувствуя сопротивления, Разумихин осмелел, набрался решимости. Тишину огласил тихий выдох, когда горячая ладонь его пробралась Раскольникову под одежду, лаская грудь и впалый живот. Тело покорно отвечало на даруемое удовольствие. Родион тяжело дышал и метался на простыне, словно в приступе лихорадки. Он не мог понять, что толкнуло его на столь необдуманные действия; он плохо теперь помнил себя. Однако спина сама прогибалась дугой, до тихого хруста в позвонках, а из груди то и дело вырывались низкие гортанные стоны. К тому времени, как Разумихин лишил друга одежды, плоть его напряглась и затвердела. Широко разведя ноги Раскольникова, он поднес пальцы к его припухшим от поцелуев губам, проталкивая их тому в рот. Затем приблизил влажные пальцы меж ягодиц Родиона, мягко коснувшись ими разгоряченной кожи. Крупная дрожь сотрясла Раскольникова, и тело его напряглось от боли, от вторжения внутрь этих самых пальцев. Рука Разумихина ощутимо сжала его плоть, и он, вновь застонав, чуть расслабился, позволяя пальцам глубже проникнуть в него. Затем они исчезли и Разумихин, расстегнув брюки, тесно прижался бедрами между расставленных ног Родиона. Раскольников шумно выдохнул, ощутив упершуюся в его тело головку плоти Разумихина. Стало вдруг страшно, но, как и тогда, в тот момент, когда он занес топор для убийства, сейчас отступать было поздно. Он плотно сомкнул веки. Разумихин вошел медленно, колеблясь между желанием насладиться близостью сполна и нежеланием причинять Родиону боль. Раскольников закричал, переходя на стон. Больно было. Зато он впервые за долгое время ощущал себя живым. Живым, а не существующим – это вызвало у него странный восторг. Губы затряслись от диковатого беззвучного смеха; он едва подавил желание захохотать в голос. «Я жив! Довольно! Прочь миражи, прочь напускные страхи, прочь сновидения!.. Есть жизнь! Разве я сейчас не жив? Не умерла еще моя жизнь вместе с жалкою старухой!..» Толчки становились сильнее, судорожно билось сердце, неистово колотясь о ребра. По истечении короткого времени Разумихин громко застонал, пробираемый дрожью. Теплое вязкое семя разлилось внутри Раскольникова, доводя и его до вершины наслаждения. Разумихин вышел из него и, бережно вытерев собственной рубашкою остатки белесой жидкости, укрыл одеялом расслабленного друга. Или же теперь любовника? Скорее все же любовника, чем друга. Губ его коснулась улыбка. Раскольников снова начинал засыпать. - Я люблю тебя, Родя… - тихо произнес Разумихин ему на ухо. Короткий кивок послужил ему наилучшим ответом. Родион развернулся к стене. «Наконец я понял, отчего эта боль. Что ж? Я ведь сам выбрал свой путь. Но нет места для него на этом пути. Или может… забыть? Что? Его или путь? Ведь разве смогу ли я утверждать, что ради будущего можно жертвовать жизнями, имея при этом жизнь, которой сам пожертвовать не смогу? Все же тварь я дрожащая… И смерть старухи напрасной оказалась. Зато я вновь обрел смысл существовать дальше. Пусть я и тварь, пусть я вошь раздавленная, но я тоже любить умею. Я хочу любить. Хочу жить дальше. А разве это не является будущим?»
Название: Не свидимся Автор: Koi suru Akuma Фэндом: Булгаков М.А. «Морфий» Персонажи: Сергей Поляков/Владимир Бомгард Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш, Ангст, POV Описание: Дело было в Москве, в веселые студенческие годы, когда я и мои одногруппники по восемнадцать часов в день портили зрение над затертыми страницами старых учебников, готовясь к сдаче диплома, обложившись справочниками и стопками томов по хирургии. Кто не учился на медицинском, тот не поймет, каково это.
читать дальше То, о чем пойдет рассказ мой, происходило давно. Дело было в Москве, в веселые студенческие годы, когда я и мои одногруппники по восемнадцать часов в день портили зрение над затертыми страницами старых учебников, готовясь к сдаче диплома, обложившись справочниками и стопками томов по хирургии. Кто не учился на медицинском, тот не поймет, каково это. В то время проживали мы в общежитии при академии, по два-три человека на комнату. И сейчас, при искусственном свете небольшой электрической лампы, изучая «Оперативное акушерство» Додерляйна вдоль и поперек, сидели в тесной комнате я и Поляков, товарищ мой с первого курса. Глаза уже покраснели и слезоточили, но с блаженством долгожданного сна нас разделяли, не много, не мало, двести страниц поперечных положений и комбинированных поворотов. - Слушай, Вовка… А вот сдадим экзамены, а дальше-то что? Развезут нас по глухим участкам невесть-куда… - Развезут… - глухо отозвался я, из последних сил пытаясь вникнуть в напечатанные слова. «… поворот всегда представляет собой опасную для матери операцию…» Голова гудит сплошным гулом, постепенно отказываясь принимать поступающую информацию. - Так ведь… Коли развезут-то… Ведь и не свидимся больше. Я поднял взгляд на оторвавшегося от чтения товарища. Странное чувство охватило меня в тот момент. Тоска невыносимая. А ведь и правда, не свидимся. Отогнав прочь малодушные мысли, я вновь вперил глаза в книгу. - Не об этом сейчас думать надо. Не велико дело столько лет убить на учебу, чтоб завтра экзамен провалить. Боковым зрением я заметил его легкий кивок, и Поляков снова вернулся к учебнику. Буквы плыли перед взглядом, утрачивая всякий смысл. Единое желание сковывало истощенный без отдыха организм – спать. Вы наверняка знакомы с этим отвратительным чувством, когда вопреки на все усилия удержать веки открытыми, они беспомощно смыкаются, мгновенно впуская в сознание долгожданное забвение. А потом, резко открыв глаза, вдруг понять, что на самом деле проспал сидя минуты две. Раскаленная лампочка, моргнув погасла. С губ моих непроизвольно сорвался вздох разочарования. Или облегчения? Но света не было – эту простую истину я осознал довольно быстро. Выбора не оставалось, кроме как, покорившись превратностям судьбы, ложиться в кровать. Закрыв успевшую стать ненавистной книгу, я мысленно обругал себя, что не додумался положить закладку. Но положение не позволяло исправить допущенную оплошность, поэтому, встав из-за стола, я наощупь отправился к койке. Скрипнули ржавые пружины под тяжестью моего тела, когда я, наконец, опустил его на жесткий матрац. До слуха донесся похожий скрип, дающий понять, что мой сожитель также лег отдыхать. Повисла тишина. Я уж было, очистив совесть перед закрытым Додерляйном, начал проваливаться в сон, как молчание нарушил голос Полякова. - Так ежели не встретимся более, разрешишь тебе одну тайну рассказать? И чего ему не спится-то? Лишь дружеская солидарность не позволила мне в тот момент произнести в его адрес слова, о которых я вероятнее всего жалел бы. - Рассказывай, чего уж там… - со вздохом проговорил я, на ближайшие минуты прощаясь с объятиями Морфея. Ответа не последовало, лишь снова скрипнула пружинами соседняя кровать. Это меня не удивило. Вероятно, мой товарищ просто собирается с мыслями, готовясь поведать мне секрет. Неожиданностью для меня стало мягкое прикосновение к губам и чужой язык, скользнувший в рот. Поцелуй, не найдя ответа, оборвался, и я приоткрыв глаза, разглядел во мраке сгорбленную фигуру Сергея, склонившегося надо мной. Я не мог видеть его лица, но почему-то был уверен, что Поляков покраснел. Вот, значит, какая тайна его… Не хотелось мне разбивать юношеское сердце, да и, чего греха таить, не против я был. Руками притянув товарища к себе, я вновь коснулся его губ, в этот раз перехватывая инициативу на себя. И тот, осмелев, навалился на меня приятной тяжестью своего тела. Раз уж не свидимся после экзаменов… Можно ведь позволить себе подобное? Можно. Позволяю. Диплом я получил замечательный. Пятнадцать пятерок. А вскоре после этого меня направили, как и предполагал, на глухой участок в Горелове. С тех пор я его не видел. К лучшему ли оно? Я не знаю. Но о том, что совершил, не жалею. Только тоска, временами, так сердце душит, что удавиться хочется. Не удавлюсь. Смерть всегда меня пугала. Спустя год перевели меня с участка в уездный город. А еще некоторое время спустя получил я письмо от Сережки Полякова. Только ради этого мгновения и стоило жить все эти месяца. Дрожащими руками наспех разрываю конверт. В нем оказался продолговатый бланк со штемпелем моего бывшего участка. Под штемпелем начертан рецепт. Кто же выписывает четырехпроцентный раствор морфия?.. Зачем?!
По рельсам любви Автор: Suomen Ukonilma Фэндом: Толстой Л.Н. «Анна Каренина» Персонажи: Алексей Каренин/Анна Каренина, Алексей Вронский/Анна Каренина, Поезд/Анна Каренина Рейтинг: NC-17 Жанры: Гет, Ангст, Драма, Мистика, Психология, Даркфик, PWP, Songfic, Стёб Предупреждения: BDSM, Смерть персонажа, OOC, Кинк Описание: И такое тоже вполне могло быть... Анна Каренина бежит по железнодорожной станции, чтобы покончить с собой, размышляя по дороге о своей жизни, которая потеряла всякий смысл. Внезапно с Карениной случается нечто странное. Глядя на приближающийся к ней поезд, в Анне просыпается дикое желание, которое не вызывал в ней ни муж Алексей, ни любовник Вронский... Примечания автора: Фанфик был написан мной в то время, когда я проводила отпуск в Сочи. Рядом с моей гостиницей очень близко располагалась железная дорога, и поезда проносились очень часто. Это и вдохновило меня на написание этого странного фанфика. А также меня вдохновила одна веселая опечатка неизвестного ученика, которую внесли в список анекдотов. Вот она: "Анна Каренина не нашла себе настоящего мужчину, поэтому легла под поезд". Названием фанфика послужила песня Линды "По рельсам любви". Автор данного фанфика из Финляндии, поэтому просит проявить понимание.
читать дальше Анна Каренина неслась по перрону сломя голову. Она больше не могла так жить. Нет, не могла… В ее истерзанном сердце была глубокая рана, которая уже больше никогда не заживет. Эмоции пожирали молодую женщину изнутри и овладевали ее разумом. А ведь когда-то все было совсем иначе. Каренина наивно думала, что вместе с Вронским она будет счастлива, так как однообразная жизнь с мужем очень тяготила ее. Разница в возрасте между Анной и ее супругом была заметна. Вронский же был молод и красив, но он не мог проводить все свое время с Анной, так как та была замужней женщиной и матерью. К тому же ему начала надоедать такая жизнь. Ведь невозможно было даже выехать в свет. Приходилось сидеть взаперти на даче. Не удержал Вронского даже их общий с Анной ребенок. А когда со временем их тайная связь раскрылась, о ней узнал весь Петербург. После этого Анна стала изгоем. Общество оттолкнуло ее от себя навсегда. И вот даже сейчас на каком-то перроне, который был где-то под Петербургом, люди, еще издалека замечая ее, начинали перешептываться между собой. «Мерзкие твари!» Анна злобно испепеляла прохожих взглядом. В памяти еще были свежи воспоминания, когда какая-то женщина публично оскорбила ее в театре. Увидев перед собой пустую платформу, Анна Каренина пустилась туда со всех ног. Глаза ее, все заплаканные, горели решимостью. В мыслях мелькнуло воспоминание о первой встрече с Вронским, которая произошла на вокзале. Тогда какой-то мужчина свалился под поезд. «Все кончено! Уже больше ничего не осталось… Мне незачем жить в этом мире!» Остановившись у края платформы, Анна посмотрела рельсы. Рядом с ней никого не было, хотя перрон не был пуст. Внезапно вдали раздался гудок приближающегося поезда. Анна резко вскинула голову. Она окинула взглядом железнодорожное полотно. Товарный поезд ехал на огромной скорости. Сначала вдали была видна одна единственная точка. Однако уже через несколько секунд эта точка мгновенно увеличилась в размерах. Железный гигант приближался. Каренина во все глаза глядела на него. Казалось, что никакая мощь на свете не смогла бы остановить этого могучего и величественного великана… Анну все еще душила злоба. Она стояла на платформе, не двигаясь с места, и пристально смотрела на приближающийся поезд. Он уже находился где-то в тридцати метрах от нее. Каренина уже успела сто раз подумать про то, как непросто сложилась ее жизнь. Внезапно молодая женщина почувствовала странное ощущение. Она стояла на краю платформы и глядела в сторону замедляющегося поезда, и внизу живота чувствовалось приятное волнение. «Этот поезд… Он такой большой и мощный. Нет у него чувств. Он никогда бы умышленно не причинил бы мне вреда. Как это делал Вронский… Ни мне, ни моим чувствам… Но любить бы он тоже не смог…» На несколько секунд время для молодой женщины остановилось. Она слышала, как быстро билось ее сердце, прямо в такт со стуком колес поезда, который был уже запредельно близко к ней. Вот он уже проезжал мимо Карениной, которая смотрела на низ вагонов. «Пора!» — мысленно сказала себе Анна Каренина, резким движением стирая слезы с лица, и прыгнула на рельсы. Неожиданно Анне пришла в голову совершенно дикая мысль: «Не нашла я себе в жизни хорошего спутника… Вронский – предатель! Добился своего… Я никогда тебе не была нужна на самом деле!.. И если уж умирать, то только так!» И в последний момент, уже лежа на рельсах, Анна Каренина развернулась навстречу поезду и раскидала ноги в разные стороны. Даже если бы у поезда была бы возможность затормозить, то было бы уже слишком поздно… Все. Ничего. Больше ничего не было. Ни ненависти, ни горечи, ни ревности. Ничего. Только умиротворение и спокойствие. Анна не почувствовала боли в этот миг. Все произошло так быстро. Единственное, что ощутила молодая женщина, это то, как поезд резко вошел в нее… Перед своей окончательной смертью Анна Каренина удовлетворенно простонала. Стон этот был даже не от боли, а от интенсивного возбуждения. Уже позднее, когда все окружающие узнали о случившейся трагедии, станция была битком набита людьми. Вронский тоже там был. А когда поезд уже уходил, толпа сбежалась к той самой платформе, где еще совсем недавно стояла Анна. Там на железной дороге люди увидели окровавленный труп женщины, которая лежала в неестественной позе, крепко сжимая еще не успевшей остыть рукой шпалу. На лице Карениной виднелась легкая улыбка, по которой Вронский обо всем догадался. Стало ясно, что последнее, что испытала молодая женщина перед смертью, было глубокое наслаждение. Однако поезд на дуэль не вызовешь и убитый горем Вронский уехал добровольцем на войну, надеясь там сложить свою голову. Уже много лет спустя кто-то пустил слух, что на той самой станции, где таким необычным образом отдала себя смерти Анна, появляется ее дух, который встречает проходящие по тому пути поезда. Силуэт женщины шел вдоль железной дороги, но когда появлялся поезд, призрак ложился перед ним. Когда поезд уезжал оттуда, дух исчезал. Говорят, что поезда, которым являлась Анна Каренина, добирались до места назначения невредимыми.
Тускло светила лампада, бросая неверный свет на коленопреклоненного демона, держащего тонкие девичьи руки в своих. Он шептал слова любви, негромко и страстно, так, что они доходили до самого сердца, не ведавшего раньше чувств подобной силы, боящегося их и тянущегося к ним, неизведанным и сладким, запретным и таким естественным…
Он шептал, глядя ей в глаза, сжимая хрупкие белые запястья, на которых давно уже не звенели браслеты. Он обещал сорвать с неба звездную корону и увенчать ею голову княжны. Он обещал достать со дна моря самый крупный жемчуг и вплести ей в косы. Он обещал подарить ей весь мир, обучить всей мудрости земли, обещал любить ее вечно, пока стоит небесная твердь, пока нерушима Преисподняя. И она, не желая того, верила, верила, что так он и сделает: и увенчает, и добудет, и подарит…
Бурным потоком лились горячие слова из сожженного злобой сердца, и Тамара слушала их, не могла не слушать, хоть внутренний голос и твердил из последних сил, что нельзя прельщаться дьявольскою речью, что медом проливается она в душу, да выкорчевать потом трудно.
- Люби меня!.. – Горячие ладони до боли стиснули ее пальцы, и княжна отшатнулась, напуганная непознанной доселе страстью. Он тут же выпустил ее руки, словно боялся, не рассчитав силы, повредить ей. – Я все еще противен тебе?
На несколько мгновений воцарилась тишина, и слышно было только пение птиц за окном да стук девичьего сердца, торопливый и сильный, словно грудь была клеткой, которую надлежало разрушить.
А он все стоял на коленях перед ложем красавицы и ждал ответа, не отрывая взгляда от ее глаз. И Тамара боялась взглянуть ему в лицо, потому что не знала, что там увидит. Тысячи чувств владели ее сердцем, тысячи мыслей взрывались в голове. Страх и жалость, смущение и любопытство, восторг и стыд, желание прижать к груди и оттолкнуть – все смешалось в душе и родило одно единственное слово.
- Бедный…
Губы его дрогнули, будто пытаясь что-то сказать или сложиться в улыбку, но не получилось ни того, ни другого. Снова воцарилось молчание, потом демон спросил:
- Ты… жалеешь меня, Тамара?
Она кивнула, впервые посмотрев ему в глаза. Бездонные черные омуты, притягивающие взгляд, наполненные страстью и нежностью, болью и недоверием, страхом и надеждой. Больше всего было боли. Меньше всего – надежды. Неожиданный прилив жалости стиснул сердце, и девичья ладошка легонько, почти неощутимо скользнула по бледной щеке демона, будто стирая несуществующую слезу. Щека была горячей, словно его лихорадило, но княжна знала, что ни одна болезнь не сжигает так, как страсть.
- Как я могу не жалеть тебя, когда ты носишь в себе столько боли. – Пальцы ее осторожно прикасались к жестким, как проволока, волосам, даря едва ощутимую ласку. Ей было еще боязно дотрагиваться до него, он был еще опасен и непредсказуем, чужд ее выверенному узкому миру, миру уединенного монастыря, но одновременно не было на свете ничего роднее этого лица, являвшегося ей еще там, в таком отдаленном, казалось, безмятежном прошлом. Это он, приходя во снах, пел ей колыбельные, он стоял у изголовья ее ложа в родительском доме, он ласковыми словами унимал ее горе и успокаивал душу. И теперь пришла ее очередь быть утешительницей. – Я верю тебе и любви твоей верю.
Если бы ее спросили, сказала ли она это от чистого сердца или чтобы не ранить его, княжна не смогла бы ответить. Но спросить было некому, и Тамара предпочла не думать об этом. Потому что во взгляде демона сверкнула такая горячая, такая безумная надежда, что сделалось страшно.
- Там, на Небе, я был серафимом, Тамара, и престол мой сиял не тусклее, чем престол первого мятежника. Пав в Преисподнюю, я утратил блеск славы, но величия не потерял. Десятки огненных легионов под моими знаменами, все стихии покорны мне, и люди, те редкие, что могут меня видеть, падают ниц. Но сейчас – сейчас моя гордость растоптана, величие утрачено, я на коленях перед тобой, видишь, я умоляю о любви, тянусь к ласкающей руке, как бродячий пес, и, если ты, произнеся слова, так меня обнадежившие, следующим словом эту надежду отнимешь… О, молчи. Молчи, потому что я не выдержу отказа…
Почему так сильно бьется сердце, непослушное, глупое, все-таки поддавшееся дьявольским речам? Почему так горят щеки, а из рук одна застывает в протестующем жесте, стремясь отгородить, отстранить, а вторая тянется обнять?
На какое-то бесконечно долгое мгновение все замирает, даже птицы перестают щебетать за окном, будто весь мир прислушивается в ожидании. Дрожащие губы еле слышно произносят:
- Отказа не будет.
И словно черта какая-то преодолена, невидимая преграда сломана. Со вздохом демон прижимается лбом к ее коленям и шепчет, задыхаясь, будто тесно словам в горле:
- Миллионы пламенных духов из недр земли к ногам твоим приведу, звездной короной увенчаю тебя, и не будет в мире прекраснее… утренней росой напою из ладоней, солнечными лучами одену, лунным светом уберу, чтобы сияла ты ярче звезд, ярче светил небесных… Чертоги из драгоценных камней построю, сад эдемский брачным ложем сделаю, чтобы не знала ты тревог и печалей… Ибо крепка, как смерть, любовь и длиться ей, пока Небо не погребет под собой землю, пока Преисподняя сама в себя не обрушится…
Казалось, воздух сделался жарким от этих слов, слов, которым место не в уединенной монастырской келье, но в полутемной спальне, когда двое принадлежат только друг другу, а мир за стенами пусть ждет, сколько будет нужно. Сердце отчаянно колотилось, уже даже не пытаясь сопротивляться жару дьявольского соблазна. Из девичьей груди вырвался подавленный вздох, когда демон, подняв голову, потянулся поцеловать.
За миг до того, как губы их соприкоснулись, в глазах его мелькнуло мрачное торжество, отблеск подземного пламени. А может, ей показалось… Да имело ли это вообще значение… Часть 2 Часть 2 ... полное извращение канона и счастливый конец, но мне за него не стыдно...
Она думала, смерть – это страшнее. Она боялась смерти, как боится всякое существо, еще только стоящее на пороге жизненного пути. Она была молода и полна сил, и даже заживо похоронив себя в монастыре, не хотела умирать. А до гибели оказалось так близко – всего один поцелуй. Прикосновение губ, сухих и горячих, и короткий вздох – последний.
Она видела землю под собой: зеленые равнины и каменистые плато, голубые глаза озер и белые пенные потоки горных рек. Она поднималась над всем этим миром, уносимая на руках ангелом-хранителем в сверкающую золотом высь, к солнцу… Необыкновенное тепло и умиротворение чувствовала Тамара в руках своего хранителя. Теперь ничто ее не побеспокоит. Ни зависть и подлость людского мира, ни слезы родных, ни злорадство врагов, ни черные глаза, каждую ночь являвшиеся ей во снах…
Золотой свет был так близко, уже ласкал ее теплом, путался лучами в волосах, как из-под земли, из недр Преисподней, взвился адский дух, черный, как ночь, сверкающий, как молния. Лицо его искажали ненависть и ярость, темные глаза, чудилось, могли убить, если встретиться с ним взглядом. Губы кривились, словно пытаясь высказать все злые жестокие слова, что разрывали грудь. Ни капли теплоты не было в его чертах.
- Она моя. – Сколько гордыни, сколько дерзости в голосе.
Тамара зажмурилась, прижалась лицом к груди ангела, шепча слова молитвы, единственной, которую вспомнила, охваченная ужасом.
- … и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…
- Здесь нет тебе дела, посланец Бездны, - строго отвечал ангел. – Ее душа заслужила покой за земные мучения. Она была грешна, но она страдала, как мало кто на этой земле. И любила, как немногие умеют. И любовь эта открыла ей путь в Небеса.
Последние слова ангела пролились раскаленным свинцом на истерзанное сердце Тамары. И сразу же золотой свет перестал быть ласковым и приятным, и ей показалось нелепым, нечестным, неправильным все, что сейчас происходило.
Ее демон не должен был взвиваться из Бездны и стоять напротив хранителя, отстаивая свои права на грешную душу. Потому что она должна быть уже в Аду. С ним.
Небеса открываются для любви, но чего стоит такая любовь – до первой же возможности уйти к лучшей жизни. Глубоко вздохнув, Тамара подняла лицо, встретилась взглядом с черными, глубокими, как омут, глазами… Ярость и отчаяние плескались в них, но, кроме ярости, на самом дне этих глаз были другие чувства: боль, страх одиночества, тоска…
Он всегда был один, ни с кем не деля ни боль, ни радость, вынужденный в собственном сердце переживать снова и снова горькую муку падения, лелеять мечты о победе, которых никому не мог открыть, ищущий любви, тянущийся к ласке, забывший гордость и рухнувший на колени перед женщиной, что так легкомысленно отвергла его, стоило небесному свету засиять перед ней…
Она смотрела на него, и по щекам ее катились слезы, которые не было смысла скрывать или вытирать… Она жалела и его, и себя и плакала за обоих. Не представить ей и тысячной доли тех мучений, что достались ему, не понять и не узнать никогда, но сейчас казалось Тамаре, что все страдания людского рода проходят через нее, разрывая сердце невыразимой болью.
- Что же ты со мной делаешь… - шептала, мотая головой. – Зачем не оставишь меня в покое?..
Но это было последнее сопротивление перед тем, как сдаться, и все трое понимали это. Печаль омрачила лицо ангела, а демон напротив него, наоборот, улыбнулся торжествующе и протянул к несчастной душе руки.
Она скользнула в его объятия, легкая, как облако, вздрогнула, ощутив жар его груди, так непохожий на ласковое тепло ангела, но отстраниться не попыталась.
- Значит, ты предпочтешь небесному саду огненные озера Геенны? – Необыкновенная скорбь слышалась в голосе хранителя.
- Извини меня, - от всего сердца произнесла Тамара, оборачиваясь к нему. – И попроси Отца простить непутевую дочь…
Дольше демон не дал ей говорить. Схватил в объятия и метнулся вниз пламенеющей кометой… Мелькнули и пропали леса, реки и горы, земля раскрылась и поглотила двоих, принимая в мир, где нет ничего, кроме тьмы и огня.
Мир боли и ненависти.
… Закатное солнце играло последними лучами на позолоченной крыше дворца, воздух чудесного сада напоен был ароматами цветов, никогда не виданных на земле, и мягкая трава обнимала колени Тамары, на которых забылся мирным сном падший ангел. Тонкие девичьи пальцы едва ощутимо дотрагивались до его волос и лица, обводили линии губ, ласкали осторожно, чтобы не разбудить, и в каждом прикосновении была такая любовь, какой и незабвенная Суламифь позавидовала бы…
Любовь выросла из ее слез и его злобы, из страсти и ревности, которыми он мучил Тамару, из ее страха перед ним и за него, из песен, которые она пела ему, и преданий, которых он рассказывал ей; из ночей, в которые они вместо того, чтобы предаваться любовным утехам, исповедались друг другу, открывая самые потаенные уголки души, мечты и страхи; из поцелуев, которыми он осыпал ее руки и лицо, из колыбели первенца, над которой она плакала от счастья, из мрака Геенны, из огненных озер выросла…
Он выполнил каждое из своих обещаний, и в волосах ее сверкает перламутром жемчуг со дна моря, а надо лбом горит венец из созвездий. Дивный чертог из янтаря и бирюзы стал ей домом, а невесомые волшебные создания необыкновенной красоты – прислужницами. Она была владычицей мира, но мир не нужен был ей. Что значил весь свет по сравнению с тем, кто спит сейчас, положив голову ей на колени, с тем, кто бегает где-то по длинным коридорам дворца, охотясь за неуловимыми пери, и с тем, чью зарождающуюся жизнь она еще только чувствует в своем чреве…
Название: Три невероятных события, случившихся с котом Бегемотом Автор: ElleRiddle Фэндом: Мифология, Булгаков М.А. «Мастер и Маргарита», Кэрролл Льюис «Алиса в Стране чудес», This is Xорошо, Ильф Илья, Петров Евгений «Двенадцать стульев» (кроссовер) Персонажи: Несравненный Бегемот и еще несколько известных персонажей. Рейтинг: PG-13 Жанры: Джен, Юмор, Фантастика, Мистика Описание: Приключения нашего любимого Бегемота в разных эпохах и странах. Посвящение: Елене Маркус и Ксении Солонович за создание такой прекрасной страницы. Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора. [Разрешение получено] Примечания автора: Полное название работы: Три невероятных события, случившихся с котом Бегемотом в его странствиях по миру. Фанфик был написан на конкурс о приключениях Кота Бегемота для тематической страницы Вконтакте "Кот Бегемот".
I. Событие первое. Как Бегемот права котов отстаивал. I. Событие первое. Как Бегемот права котов отстаивал. Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей, также известный как Бендер-Задунайский (а среди милых его сердцу, иногда и желудку, дам как Шаловливый Одессит), был в прескверном настроении. Все его чрезвычайно хитрые аферы, которые могли быть придуманы лишь истинным гением, разбились в пух и прах из-за одной упущенной детали: как бы правильно вы все ни делали, судьба все равно найдет способ показать вам кукиш. Увы, товарищу Бендеру судьба сегодня отказывала и не раз, оказавшись довольно стойкой недотрогой. Обычно жизнерадостный мужчина в эту минуту был настроен весьма пессимистически. Поэтому, когда ему перебежал дорогу черный, невероятно жирный кот, Шаловливый Одессит только раздраженно выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и выговорил: - Чтоб тебя черти взяли, котяра! Если бы атеистически настроенный мужчина предполагал, что произойдет в следующую минуту, он бы вряд ли сказал эту фразу. Но, ибо Великий Комбинатор, которому еще только предстояло заслужить это прозвище, был слишком погружен в свои проблемы, ему даже в голову не пришло мысль о том, что черных котов, перебегающих вам дорогу, обижать не стоит. - Простите, товарищ гражданин Советского Союза! Это вы сейчас ко мне обратились? Не ожидавший подвоха «товарищ гражданин Советского Союза» повернулся, чтоб высказать неизвестному нахалу, посмевшему придираться к его словам, все, что он думает о таких наглецах с запасной челюстью в кармане, но так и застыл с открытым ртом, шокировано любуясь на того самого жирного кота, стоявшего на задних лапах с невероятно оскорбленным видом. - Товарищ гражданин! – требовательно повторил котяра. – Вы мне ответите или все грубияны немеют перед противником сильнее их? Такого тонкая душевная организация Остапа Ибрагимовича не вынесла. - Я? Грубиян? Да еще и трус? Чтобы какой-то кот, осмелившийся перейти мне дорогу, еще и осуждал меня? – возвысившись всеми своими ста восьмьюдесятью сантиметрами живого веса над котом, рост которого в состоянии «на задних лапах» едва доходил до ста сантиметров, Остап принялся отчитывать прижавшего уши кота. – После всех тех невыносимых для моей сложной и многогранной психики непризнанного поэта бед, что сегодня меня преследовали, какой-то кот начинает требовать от меня извинения за то, что я попытался избавиться от груза страданий, терзающих мою душу! Кот, выражение лица которого менялось с разобиженного до пристыженного, а с пристыженного до сострадающего, примирительно поднял свою черную лапищу и сказал, прервав поток обвинений оскорбленной невинности: - Милейший, ну зачем же так нервничать? Я, знаете ли, тоже не предполагал, что мне, пока я перехожу дорогу, попадется человек. У нас, котов, это такая же плохая примета, как и у вас, людей. Но я – заметьте – ни слова вам не сказал об этом вашем грубейшем нарушении пункта три соглашения котов и людей, которое ни один кот еще не нарушил! Остап Бендер, нутром почуявший родственную душу и достойного соперника, насмешливо спросил: - И что же это за легендарный пункт три соглашения котов и людей, если я, человек, присутствовавший при подписании оного, совершенным образом упустил сей момент? - Да как вы могли упустить этот, несомненно, важный пункт, гласящий, что «человек не может идти по дороге, которую собрался перейти кот»? – возмутился оппонент товарища Бендера, хитро сверкая глазами. - Да как вы могли наинаглейшим образом переиначить этот, бесспорно, немаловажный пункт, который на самом деле звучит так – «кот не может перейти дорогу, если по ней идет человек»? - Не знаю, заметили ли вы, дорогой мой прекословщик, что люди гораздо чаще ходят по дорогам, нежели мы, коты, страдающие излишней скромностью. И если мы будем уступать каждому человеку дорогу, то, что же, нам вообще по дорогам не ходить? Это же дискриминация по видовому признаку! - Уважаемый мой возражатель, не в меру раскидывающийся умными словами, смею заметить, что коты, особенно некоторые их представители, - выразительно посмотрел на котяру Остап, - страдают не излишней скромностью, а излишней развязностью. - На ваше замечание я могу ответить лишь одно – бе-бе-бе, товарищ Бендер. Секунду Шаловливый Одессит провел в молчании, что в споре с ним бывало нечасто, а потом с подозрением в голосе спросил: - А откуда вы, товарищ кот, знаете мое имя? - Мы, коты, знаем все, - на мгновение Остапу Ибрагимовичу почудилось, будто кот ему заговорщически улыбнулся, а потом наглый котяра, подмигнув озадаченному Бендеру, растворился в воздухе. Несколько минут провел Остап, в раздумье глядя на то место, где совсем недавно стоял огромный кот, доказывающий ему свою правоту. Но потом, стряхнув с себя наважденье и широко улыбнувшись, Остап-Сулейман-Берта-Мария-Бендер-бей пошел по своему прежнему пути, мурлыкая себе под нос песенку.
Белеет мой парус, такой одинокий, На фоне стальных кораблей…
Если бы Остап Бендер поднял в этот момент голову и посмотрел на крышу одного ничем не примечательного здания, то он бы заметил своего оппонента в компании худого гражданина в нелепых клетчатых штанах и с треснувшим пенсне, которое тот вертел в руках. - Бегемот, я думал, ты не любишь мошенников и мелких воришек, - заметил он. - Дорогой мой друг Фагот, - отвечал своему «коллеге» Бегемот, - кот, страдающий повышенной добротой, логике не подчиняется. Фагот только пожал плечами, примерил пенсне, что придало ему еще более нелепый вид, и звонко хлопнул в ладоши. И в этот момент Остап Бендер внезапно со всей ясностью осознал, что ему срочно надо заехать в город Старгород… II. Событие второе. Безумное чаепитие. II. Событие второе. Безумное чаепитие. За длинным столом, который ломился от всяких различных сладостей, сидела разношерстная компания. Разношерстная в прямом смысле – присутствующее на собрании имели разнообразный окрас – от глубоко черного до переливающегося перламутрового. Собравшиеся шумели, смеялись, что-то изредка выкрикивали, некоторые представители даже, со скуки или ради привлечения внимания, внезапно исчезали, появляясь потом в самых неожиданных местах, пугая этим своих знакомых. Некоторые снисходительно наблюдали за этим балаганом, всем своим видом показывая, что они забрели сюда случайно. В одно мгновение все прекратилось, наступила оглушительная тишина, не прерываемая ни единым звуком, - вошла миниатюрная женщина, которую от всех остальных миниатюрных женщин отличала одна несущественная деталь – кошачья голова вместо обычной человеческой. Через секунду тишина была нарушена, ибо кое-кто из восседавших за столом подлетел к женщине со стулом, провозглашая: - Достопочтенные коты приветствуют великую богиню Бастет! Достопочтенные коты, опомнившись, встали со своих мест, уважительным поклоном головы приветствуя богиню. Бастет, изящно присев на предложенный стул, поправила очки в золотой оправе и официально начала: - Рада видеть всех собравшихся. Сегодняшнее чаепитие посвящено вопросу, который уже некоторое время задевает многих котов весьма неприятным образом – ребром. Как вам известно, с появлением жужжащей коробки… - Компьютера, - занудно прервал ее кот дымчатой окраски. - Да, компьютера, - продолжила мадам, недобро сверкнув глазами, - люди стали вести себя странно – они часами напролет просиживают перед этой штукой, не в силах от нее оторваться. Нас это не волновало бы, если бы не одно «но»: из-за этих посиделок люди совершенно забывают нас покормить. Едва она это произнесла, как тут же раздался хор возмущенных котов: каждый посчитал своим долгом воскликнуть «Как?», «Что?», «Абсурд!» и «Невозможно!». Особенно расстарался огромный черный кот, который оскорблено повторял: - Какая наглость! Немыслимо! Кто это допустил? На костер его! Это недопустимо. С великой нацией котов еще никто не смел так поступать! – в возбуждении кот вскочил со своего места и стал наворачивать круги вокруг стола. Остальные с интересом за ним наблюдали. – Великий народ котов не ведал страданий ужаснее и мучительнее. Дорогой мой друг Роберт Оппенгеймер*, - обратился борец за права котов к тому занудному коту дымчатого окраса, - ваш человек посмел опуститься до такой низости? - Нам с Лапусиком** пока везло – наш человек довольно педантичен в этом отношении. Однако, - кот тяжко вздохнул, - он еще ни разу не опоздал с кормежкой лишь из-за будильника, который вырывает его из мира грез. Я уверен, что в один ужасный день он забудет о будильнике, и мы умрем мучительно голодной смертью. По столу пробежался участливый шепоток. - Ваш человек хотя бы будильник ставит, - начал тощий серый кот с непонятным именем Макос***. – А мой кормит меня утром – когда включает компьютер, и поздним вечером – когда выключает эту адскую машину. - Что же это творится, товарищи коты? – возопил большой кот. – Такое обращение с котами требует жесточайшего наказания! - И что же ты предлагаешь, Бегемот? – пропел прямо над ухом у агитатора плавный, тягучий голос. Через секунду там же появилась кошачья голова с широкой ехидной ухмылкой на губах. - Мой давний друг Чешир, - вкрадчиво начал Бегемот, - разве я когда-нибудь предлагал идти в бой без стратегии и тактики? - А как же тот случай в июне 2001-ого, когда ты, наклюкавшись валерианкой, предложил штурм всей обуви Лоуренса Гутермана**** за то, что он опорочил доброе имя котов, а сам ты потом незаметно улизнул с поля боя, потому что не ожидал, что понадобится отбиваться от тех ужасных детей с водяными пистолетами? – напомнил ему Лапусик, не простивший Бегемоту то, что он после той позорной битвы имел наглость высмеивать их вымокшую шерстку. – И мне стоит тебе напомнить, что тогда погиб кот Шредингера. - В который раз, - пробурчал Бегемот, но продолжил уже громче: - Кто прошлое помянет, тому кастрации не избежать. Но эта идея проста, гениальна и совершенно не требует никаких усилий. Все, что нам надо, - это великое изобретение наших питомцев – Интернет.
~~~***~~~
- Ничего не понимаю, - говорил своим друзьям светловолосый юноша, готовясь к съемке, - откуда в Интернете столько котиков? Друзья в ответ только пожали плечами и включили камеру. - Привет, я Стас Давыдов, - широко улыбаясь, представился юноша. – Очередное видео с котиками нам прислал Cheshir2385… __________ *Роберт Оппенгеймер – американский физик-теоретик, широко известный как научный руководитель Манхэттенского проекта, в рамках которого в годы Второй мировой войны разрабатывались первые образцы ядерного оружия. **Лапусик – вместе с Робертом Оппенгеймером (котом, а не физиком) был одним из котов Шелдона в 3ей серии 4ого сезона. ***Макос, он же MacOS – кот программиста. **** Лоуренс Гутерман – режиссер фильма «Кошки против собак». III. Событие третье. Эксперимент. III. Событие третье. Эксперимент. Это был самый странный человек, которого когда-либо встречал Бегемот. На самом деле, странных людей наш друг встречал предостаточно – Бегемот до сих пор с содроганием вспоминал старика Фрейда, чьи теории о примусе как воплощении невинности вогнали нашего героя в краску (что было очень непросто). Но этот человек в очках-велосипедах и с прилизанными волосами бил все рекорды. Бегемот с интересом наблюдал, как по комнате взволнованно носился ученый с необычной фамилией Шредингер*. И Бегемот мог бы понять, если бы он просто носился, но при этом товарищ ученый бубнил себе что-то под нос: - …Изменит мир и все представления о физике… «Е равно эм це квадрат»… ха, выкуси, Альберт! Внезапно скитания герра Эрвина прекратились, и он, глядя прямо на кота, вольготно развалившегося на столе, сказал: - Ты войдешь в историю, друг мой. Кот посмотрел на него с любопытством. - Да, да, мой друг. Но для этого тебе придется умереть, - подумав, ученый добавил: - И выжить. И Шредингер, что-то восхищенно бормоча, отошел готовить оборудование. Бегемот его восторга не разделял. Если честно, то кот мгновенно охладел к этой затее, узнав, в какие немыслимые условия его поставили. - Знаете, герр Шредингер, мировая слава – это, конечно, хорошо, но умирать я никак не могу – я еще в космосе не был, а Циолковский мне обещал. Шредингер застыл, с открытым ртом глядя на то, что про себя он тут же окрестил как «биологический абсурд». - Умереть во имя науки – честь, - наконец, выдавил из себя ученый, справившись с оцепенением. - Да кто же спорит, дорогой естествоиспытатель, - вскричал Бегемот, размахивая своими лапищами. – Только умирать-то обязательно? - Ну, вообще-то, вы не совсем умрете, уважаемый кот, - начал вдохновенную речь Шредингер, попутно рисуя на доске схемы и выводя формулы. Коту было непонятно, но интересно. - …И вот, только открытая крышка ящика скажет нам, живы вы или мертвы! - Или запах, - добавил Бегемот. - Вы не умрете, мой друг, - не заметив этой реплики, продолжил Шредингер. – Вы будете вечно жить в сердцах тех, кто предан науке! - Лучше б я с Зигмундом остался, - посетовал Бегемот, прикрыв мордаху лапой. – Он хотя бы сигару предлагал перед тем, как убить морально. Ну-с, - обратился вынужденный слушатель к своему невольному лектору, - лекция была познавательной, но вы не были столь убедительны, чтобы воодушевить меня на сей подвиг. - Но что же мне делать? – Растерянно спросил ученый. - Вы же физик-теоретик, - напомнил ему котяра, - опыты вам ставить необязательно. Придумайте что-нибудь, а над воплощением ваших идей пусть бьются приверженцы экспериментальной физики. Не все же вам делать. - В этом есть доля здравого смысла, - задумчиво произнес Шредингер. – Назову-ка я это мысленным экспериментом.
~~~***~~~
Насколько нам, простым обывателям известно, споров и обсуждений о парадоксе «кота Шредингера» было огромное количество. А о том, что абстрактный кот когда-то существовал и даже немного поучаствовал в создании теории, никто почему-то никогда не задумывался, неимоверно огорчая этим непосредственного участника событий – нашего дорогого кота Бегемота. __________ *Эрвин Шредингер – австрийский физик-теоретик, участник Манхэттенского проекта, создатель парадокса «кота Шредингера».
Вперед, господа! В этот раз мы получили удивительно много восхитительных и интересных заявок, поэтому очень просим вас не оставаться в стороне. Мы очень надеемся, что к близящимся праздникам вы порадуете нас своими пополнениями. Спешите дарить радость друг другу!
Внимание! При переходе по ссылке можно увидеть полный текст заявки. Напоминаем также, что на пользователя Светлейший князь Заказчик подписываться вовсе необязательно - это отдельный склад, созданный нашим сообществом, чтобы не захламлять заявками наш журнал и ваше избранное. Учет ведется в нашем сообществе, так что не беспокойтесь, ни одна заявка не потеряна.
Название: "Парижская весна". Автор:D-r Zlo Фэндом: А. П.Чехов, "Вишнёвый сад" Пейринг: Гаев/Раневская Рейтинг: G Жанр: драма, ER, флафф, гет, психология, романтика, повседневность, инцест Дисклеймер: на персонажей не претендую, а вот на фидбэк - очень даже )))
читать дальше— Люба, nous irons demain à la promenade? — спрашивает Лёня, не оборачиваясь к впавшей в меланхолию сестре. Не имея таланта к сочинительству, Леонид Андреевич, однако, в последнее время особенно полюбил писать пьесы, и выходил у него этот труд исправно и добросовестно; да вот только сейчас он мог сидеть в непонимании поставленной им de collusion, и посему он нервничал, жевал кончик пера и рассеянно водил им по своему носу. А, может, и не в этом вовсе дело. — Ах, Лёнечка, я не в духе, — вяло отозвалась Любовь Андреевна, рассматривая присланные из Москвы журналы. Она распустила свои длинные волосы и теперь сидела на кровати, поджав под себя ноги, как девчонка. Такая трогательная, с любовью отмечает про себя Леонид Андреевич, дорогая моя, ненаглядная. Несчастная. Он отложил перо и присел к сестре на кровать, оперевшись на самый краешек, не смея забраться на неё хотя бы чуть поглубже, поудобнее. Люба привычно положила голову ему на плечо: Лёня очень боялся этого. По приезду в Париж каждый вечер Любочка-родная плакала — и именно вот так, оперевшись на плечо единственному брату. — Передвинуть стоило б кровать, продует ведь, — заговорил он отстранённо, не глядя на печальную сестру. В иной раз она бы и ответила, да вот только с того момента, как они уехали из России, что-то надорвалось в ней, треснуло, словно жизненную нить оборвали, а остальные пошли расходиться. Такое с ней было однажды, когда утонул Гриша — и Лёня, Леонид Андреевич боялся повторения такого ужаса; и вот, кажись, настало. Уже и Люба начала плакать, а Лёня тихо обнял её, гладя по волосам, как маленькую, и совсем не знает, что с ней делать, такой несчастной и такой надломленной. Он-то уж и проклинать себя устал, за слабость, за то, что тряпка, и не охранил родную от такой напасти, да ведь уже что поделаешь, не плакаться ведь. И Люба его утешать начнёт, вот напасть. — Ах, Лёнечка, какие же мы бедные с тобой, — заплакала Любовь Андреевна, прижавшись к опечаленному брату. Он побоялся возражать ей, спорить, как обычно делал — «Нет-нет, Любовь Андреевна, о чём ты, милая! Мы вовсе с тобой не бедные! Ведь мы же, мы с тобой как часть великого, ну, Любочка...». А сейчас замолк: ведь понимает же, что вовсе и не часть, и не так уж они велики, раз Любочку, несчастную его, так мучает, испытывает судьба... и ведь за что! Ответа он не знал; да и не по обстановке такое было. — Скажу мне что-нибудь приятное, Лёнечка, — трогательно просит Люба, и сердце его ёкает вниз: дурак ты, Леонид Андреевич, ругается он про себя, скотина бесстыжая — ведь добром же послужить хотел, счастье преподнесть, Любаню поддерживать, а сам-то, сам! Когда сжимал бледные её ручки, после смерти Гриши, когда шептал рассеянно: «Ну, Любочка, прошу, несчастная моя...» — тогда он, что ли, ей помог? Да и сейчас не лучше, ха, защитник. — Хорошо, родная, — он покорно ответил ей и начал рассказывать о весне. В Париж он впервые приехал с сестрой — Люба была такая забавная тогда, как Анечка сейчас, вот только чуть помладше. Он хорошо запомнил детское её платье со смешным бантом впереди, и как они дразнили друг друга в поезде, за что их крепко ругала старая немка. Париж тогда пах сиренью и кострами — неподалеку от их дома вежливые люмпены жгли мусор и грелись от него. Он тогда впервые гулял по Большим бульварам: незабываемое впечатление — играет музыка, свет такой, как в их усадьбе, а впереди бежит Любочка и играет в обруч... Он тогда был совсем смешной: смотрел на неё зачарованно, а потом ещё поклялся втайне, что, если женится, то на ней; так оно и вышло. Ох, а как он поначалу ревновал к её мужу... настоящий француз и большой умница, так ему казалось. Хотя, конечно же, и чувствовал себя свободным: ведь Люба... Люба... ах. Конечно же, она должна быть счастлива — хоть сейчас, после всех этих несчастий с садом, с домом и её жизнью. Безусловно, он сделает всё возможное, чтобы поддержать её, не давать хандрить, и, что самое важное, наложить на себя руки — иначе что ему делать дальше... разве что следить за Варей и за Аней. Но смысла б всё дальнейшее потеряло, это абсолютно верно. Лёнечка осторожно повернул голову: Люба уже заснула, хотя её кожа не успела даже высохнуть от рыданий. Сердце Лёни в очередной раз забилось от щемящей боли за этого человека и нежной растроганности; и ведь столько лет прошло с тех пор, как она девочкой засыпала у него на плече абсолютно так же... Он осторожно положил её на кровать, нежно поцеловав почти что в губы (мимо!), и тихо прошептал: «Будь счастлива, Люба, родная, будь счастлива», а затем он тихонько ушёл, рассеянно касаясь своих губ. И ведь какой же он несчастный грешник; впрочем, нет у них счастливых, просто нет. Дай бог, чтобы были: ведь и Люба, и Анечка, Варя... семья его родная — заслужили. Он же нет; но хотя бы чем-то им поможет, сколько хватит у него любви.
За окном пахло сиренью и огнём; в Париже царствовала весна.
Название: They want to see you fall Фандом: Доктор Живаго Автор: я Пейринг: Комаровский/Лара Гишар/Юрий Живаго Музыка: Sheryl Cole - Parachute Саммари: Сказ о том, как Хаматова между Меншиковым и Янковским металась